«Имейте в виду, – сказал я ему напоследок, – сейчас вы можете получить стольких из них, сколько захотите, по обозначенной мною цене. Но если потом окажется, что девушек вам не хватает, и вы решите нанять еще, вам придется встать в очередь с остальными директорами. Ни один человек не может начать с нуля по второму разу!»
Все прошло хорошо. Как только начались репетиции, полицейские очнулись и устроили облаву по всей стране. Всех директоров театров вызвали в суд. Как и старого Густава, их нельзя было наказать, потому что пока они не сделали ничего противозаконного. Но эти уважаемые господа здорово перепугались, как и было задумано, и дали обязательства не нанимать детей, пока действует закон. Вот почему всем им пришлось в конце концов прийти ко мне, ведь я застолбил едва ли не всех карлиц в округе. Учтите, я из осторожности ни разу не употреблял этого слова, потому что, если бы хоть кто-то из девушек его услышал, они бы тут же разлетелись, как стая голубей, и всё из-за такого пустяка.
Потом началась потеха. Маленькие женщины умеют постоять за себя еще лучше, чем рослые. Те режиссеры и хореографы, которые привыкли тренировать детей для сезона пантомимы, вскоре поняли разницу. Некоторые из них пытались угрожать малышкам – «прелестницам», как я их называл; вот почему они считали меня очень хорошим человеком, и мы великолепно ладили друг с другом, – будто они дети, и гонять их нещадно. Но вскоре они осознали свою ошибку. Один из них, его звали Катберт Кинси и он служил в Королевском театре Квинхайта, съездил одной из девочек по уху. Но и она драться умела, да еще как! Эта крепкая храбрая малютка ничем не уступила бы и дикой кошке, как выражаются янки. Она просто сжала кулаки и бросилась на обидчика. Врезала ему разок в живот, потом в нос, да так, что он сразу юшкой умылся. И в тот сезон мистер Кинси больше уже не размахивал своими граблями. Боже! В некоторых театрах случались настоящие потасовки, потому что эти крошки хамства не терпели. А когда хореографы и режиссеры узнали, что они – женщины, и попытались приударить за ними, стало еще хуже. Более того, малышки смело подавали на парней в суд за нарушение обещания жениться, стоило только им попытаться сбежать. Говорю вам, в тот год ряды холостяков в театрах ужасно поредели. Я и сам был холостяком в те дни, так что я-то знаю, о чем говорю!
– Так вы именно так и тогда встретили свою жену, мистер Роско? – спросила вторая «старуха» – крупная женщина с крутым характером. Остальные члены труппы заулыбались, так как все знали, что миссис Роско, раньше служившей костюмершей, пришлось уволиться из труппы после победы в стычке с пощечинами, в которой вторая «старуха» потерпела сокрушительное поражение.
Второй режиссер, будучи одновременно членом руководства театра и ирландцем, от которого ждали вежливого отношения к женщинам, жестко контролировал свою вспыльчивость, за исключением тех случаев, когда он подавлял бунт или разбирался с розыгрышами среди своих подчиненных, добродушно ответил:
– Да, мэм. С гордостью заявляю, что это правда и что я благословляю тот день.
– Ее здесь нет, как я заметила, – сказала вторая «старуха» c учтивостью, не уступающей его собственной. – Можно спросить вас почему?
– Конечно, мэм, – сердечно ответил он. – Она уехала в длительное турне по Америке с первоклассной труппой.
– Вот как! А она в ней заведует гардеробом, я полагаю?
– Нет, мэм, – грустно ответил Роско. – Я c сожалением должен сказать, что она опустилась на ступеньку ниже.
– Понимаю. Она костюмерша?
– Нет, мэм. Еще ниже: ведущая «старуха». Но я должен сказать: эта труппа настолько первоклассная, что даже старух в ней играют молодые и красивые женщины, а не те, которые «раньше были» или «никогда не были», как обычно случается!
Радостный смех более молодых членов труппы показал, что выстрел попал в цель. Лицо второй «старухи» покраснело от гнева, и она произнесла – с большим усилием, но все еще вежливо:
– Надеюсь, теперь миссис Роско стала уважаемой женщиной?
– Продолжает быть ею, мэм, а не «стала»! Она всегда была уважаемой и на редкость спокойной женщиной с нежным сердцем. Кроме тех случаев, разумеется, когда ей приходится отвечать на оскорбления, как вам хорошо известно.
Вторая «старуха» удовлетворилась тем, что ответила злобным взглядом, так как осознала, услышав общее хихиканье, что оно направлено в ее адрес, а постановщик пантомимы глотнул пунша, чтобы утешиться, хотя напиток был очень горячий.
Ведущий повернулся к следующему в очереди – организатору гастролей, подозрительного вида мужчине средних лет.
– Надеюсь, теперь вы нам что-нибудь расскажете, Алфадж. Мы так редко имеем честь видеть вас во время путешествий, что поневоле задумаешься: не единственный ли это для нас в жизни шанс услышать какую-нибудь историю или воспоминание из вашего прошлого?