Гость Иова

Три пары глаз следили из расселины за ленивым полетом птицы над стрельбищем. Далеко в степи пастух и ранний путник тоже запрокинули головы, наблюдая за этой одинокой птицей, отшельницей горных вершин, которая парила в вышине, купаясь в волнах легкого ветерка, и ласково касалась земли своей безмятежной тенью.

— Пустельга летит, пустельга! — кричали солдаты, ожидающие первого выстрела.

И в самом деле, это была пустельга, знакомая птица, воплощение величия свободной силы и бескрайнего спокойствия равнин.

XVII

В Лавре, как и предсказывал старик, работы не было, и потому путешественники из Симадаса направились в Серкал Ново. Портела однако предупредил:

— Ладно уж, пошли, только я не стану там долго задерживаться. Поздороваюсь с вашим Абилио и тут же махну в Лиссабон. А вы?

— Посмотрим, Жанико. Все зависит от того, как будут обстоять дела с этим пособием.

Часть пути они проехали на грузовике, который доставил их прямо к городским воротам Монтемора. Там они угостили шофера пивом и, поскольку еще не устали, не теряя времени, пустились в дорогу.

И вот они бредут через нескончаемые песчаные пустоши, примыкающие к полигону для учебной стрельбы. Жоан Портела, как обычно, впереди, а старик с ружьем на плече следом за ним, обдумывая какие-то новые планы.

Но на сей раз они идут не с пустыми руками. У Портелы к поясу подвешена тушка кролика, и Анибал, поотстав на несколько шагов, пожирает ее глазами.

— Я, Абилио и этот чудак уж и попируем мы втроем на славу! — бормочет старик себе под нос. — Для парня сварим бульон, из остального сделаем жаркое, и уверяю тебя, Жанико, дурень ты эдакий, вся твоя лихорадка мигом прекратится.

Он радуется, наблюдая, как стукается о ноги Портелы тушка зверька.

— Бульон из кролика. Ничего лучшего для больного и не придумаешь.

Что касается Портелы, то у него иные мечты, иные, далеко идущие планы. Серкал Ново — это лишь остановка, в пути гарнизонный городишко, следовательно, перспектив на будущее никаких. Он мечтает о Лиссабоне, о высоких строительных лесах, о легионах дворников (а не жандармов!), каждый вечер обходящих дозором город; они подметают улицы, приводят в порядок сады и скверы; о рабочих, ползущих, словно муравьи, по бетонным конструкциям строек или, если не удается найти более приличного занятия, чистящих бетонные водостоки — чрево столицы; ведь там, в Лиссабоне — все это утверждают, — под землей и над землей, — повсюду можно встретить крестьян, которые днем и ночью строят город. В трамваях, в магазинах, на железнодорожных платформах, везде. «Даже в тюрьмах, — думает Портела. — Кстати, что же все-таки стало с Флорипес?»

Воспоминание более чем неуместное. Он избрал путеводной звездой Лиссабон, и неприятные мысли будут теперь только мешать ему, расхолаживать. Итак, мужайся, Портела, выше голову! Вперед, в Лиссабон, к строительным лесам и на скверы!

Однако, прежде чем туда попасть, надо миновать Баррейро с его огромными черными трубами, из которых свистя вырываются клубы дыма, Баррейро с его толпами рабочих (сегодняшних подсобников на заводах, вчерашних земледельцев вроде него); и эти восемь букв, «Баррейро», которые он с детства привык видеть на мешках с удобрениями, на календарях ОПК[14] или на ящиках из-под мыла, эти восемь букв, — размышляет Портела, — даже неграмотный узнает, потому что в них заключена особая сила, заключена вся страна: Симадас и другие более мелкие селения.

— Я бы на твоем месте двинулся в Лиссабон, — посоветовал ему Анибал. — Там каждый день строят здания, настоящие дворцы, прокладывают дороги. В Лиссабоне больше автомобилей, чем во всех провинциях, вместе взятых.

— А вы, дядюшка Анибал?

Старик спешит оправдаться: ему нужно разузнать, как обстоят дела с выдачей пособий семьям военнослужащих, и вообще, прежде чем решиться на такой шаг, необходимо заручиться согласием сына.

— Поглядим, поглядим, что будет дальше, Жанико… — невнятно бормочет он, понимая, что в свои годы не получит никакой работы на стройках огромной столицы.

Между тем Портела не перестает донимать старика:

— Если мы будем так тащиться, мы не придем в Серкал Ново раньше четырех… Если мы будем так тащиться, дядюшка Анибал, вы не свидитесь со своим Абилио до вечерней зари… Если мы будем так тащиться…

Стараясь не отставать от приятеля, Анибал всей душой сочувствует его нетерпению и его мечте, зовущей парня вдаль, на леса строек, на заводы с дымящими трубами. Однако, глядя на изможденное лицо Жоана Портолы, он понимает, что, где бы тот ни просил работы, у него нет абсолютно никакой надежды пройти медицинский осмотр; даже если не принимать во внимание лихорадку, дурную наследственность, голод и жара доконали Жоана.

«А почему бы и нет?! — пытается убедить себя Анибал. — Усиленное питание — лучшее лекарство. Как знать, может быть, при сытной еде этот парень стал бы крепышом?».

И он устремляет взгляд на подстреленного кролика, воображая его поджаривающимся на вертеле.