Гость Иова

Остаток пути они идут почти в полном молчании. Старик не отрывает глаз от кролика; голова зверька, висящего на поясе у Портелы, то и дело ударяется о его ноги. Анибалу уже не приходится выбирать место, куда ступить, или определять расстояние, отделяющее его от товарища, — перед ним неотступно маячит этот компас, этот маятник, он раскачивается в такт ходьбе и отмечает, если угодно, сомнения и колебания Жоана Портелы.

Пугливая и хрупкая охотничья добыча во всей своей красе покачивается перед глазами Анибала, будто поддразнивая его: чуткие всегда настороженные ушки, лукавая мордочка и густая даже в такое время года шерсть, легкая и пушистая.

«Гладкая шкурка, гладкая шкурка, нежные лапки, опрятный зверек…» Старик не в силах устоять перед очарованием зверька.

И вдруг кролик неожиданно дергается и застывает в неподвижности: Портела остановился. Впереди, на песчаном косогоре, виднеется темная фигура.

Внезапно возникший перед путниками силуэт заставил их вздрогнуть, словно колючки сухого репейника злобно впились в босые пятки. Они осмотрелись вокруг. Со всех сторон их окружали дюны, и ничего другого не оставалось, как взобраться на ту, что была поближе.

Постепенно им удалось разглядеть черное пугало над цепью песчаных холмов: это была старуха. Она стояла на бугре, спиной к ним. В руках она держала корзинку, ноги ее, обутые в какие-то немыслимые опорки, были слегка расставлены. На голове поверх платка надета соломенная шляпа.

— Вероятно, остановилась по нужде.

По крайней мере так им показалось. Однако, подойдя ближе, путешественники из Симадаса увидели, что старуха медленно оборачивается к ним. Она не поздоровалась, лишь устремила на них пристальный взгляд глубоко посаженных белесых глаз. Сморщенная как печеное яблоко, с худым, плотно обтянутым грязной кожей лицом, ростом не выше ребенка, она казалась в одно и то же время и смуглой и бледной. Кожа у нее была цвета жидкой глины, выгоревших на солнце, опавших листьев.

Итак, старушонка оставалась все в той же позе, в какой ее увидели путники, молча уставившись на них своими белыми глазами. И вдруг совершенно неожиданно раздался истошный вопль:

— Назад, люди добрые, назад!

Старуха на пригорке махала руками, точно выгоняла кур со своего огорода:

— Назад, ради бога, назад!

Анибал недоверчиво усмехнулся:

— Погляди-ка на нее. Не иначе как эта добрая женщина повредилась в уме.

— Назад! — умоляюще взывала она с вершины холма. — Скорее, ради всего святого!

— Она и впрямь лишилась рассудка, честное слово.

Любопытство оказалось сильнее страха. Два друга почти вплотную приблизились к старухе, и перед ними открылся расстилавшийся позади нее вид: голое плато, окруженное песчаными холмами, похожими на тот, куда они только что взобрались, земля — вся в ямах и рытвинах. Вдалеке виднелись обгорелые остовы деревьев, у входа в карьер застыла рощица искореженных пробковых дубов, но ничего нового не бросилось им в глаза, кругом царили все те же дикость, запустение и смерть.

И среди всего этого старуха. Зачем? Что она здесь делает?

«Она рехнулась», — решил Анибал.

Пока он раздумывал, послышался чей-то крик. Внизу, у дубовой рощи, неистово размахивал руками мальчишка, вопя что есть сил:

— Ба-буш-ка… бабушка-а-а…

— Ау-у-у… — откликнулась старуха и неожиданно метнулась вперед. Уже на бегу она бросила им последнее предупреждение: — Убирайтесь немедленно, сейчас начнут стрелять.

Она спотыкалась, кубарем катилась вниз, вскакивала, снова бежала, ползла на четвереньках, а сама все кричала и кричала тоненьким визгливым голоском:

— Ау-у-у… ау-у-у…

Портела и Анибал поспешили за ней. В два прыжка они настигли эту груду лохмотьев, которая скользила по песку и кого-то звала «Ау-у-у… ау-у-у…», подобно несмышленному малышу, что играет и резвится в дюнах. Очутившись на равнине, они затрусили мелкой рысцой, не отставая от нее ни на шаг. Слышно было, как она шумно дышит, хрипит, задыхается.

— Здесь пахнет порохом. — Голос у Анибала прерывался от быстрого бега. Портела не слушал его. Он шел, понурившись и так низко склонив голову, будто хотел поцеловать землю.

— Ау-у-у-у… — пищала старуха, командуя отступлением.

«Проклятая бабка, она точно летит по воздуху», — подумал Анибал. И не удивился. При таком тщедушном теле она, должно быть, легкая, как птичка. «Ау-у-у, ау-у-у…» Чем не колибри, скачущая по полю?

Из дубовой рощи, куда они мало-помалу приближаются, доносится странный шум и грохот, писк легко порхающей впереди женщины становится все тише и тише. В глазах у них темнеет, ноги подкашиваются от слабости. Мощные удары, гул незнакомых голосов, лязг металла оглушают путников. Кое-как старуха и прочие достигают первых деревьев этого острова спасения, от которого несет порохом и беспорядком, и в ужасе замирают на месте. И тут же, хватая ртом воздух, валятся на землю, окончательно выбившись из сил.