В мифологии Анны Ахматовой тоже есть годы и числа, которые обладали для нее символическим смыслом. Поэтесса обнаружила, например, что Хрущева вынудили подать в отставку 14 октября 1964 года, в день стопятидесятилетней годовщины со дня рождения Лермонтова; а сотая годовщина смерти поэта совпала с днем, когда Германия напала на Советский Союз. Современники обратили внимание, что Ахматова умерла 5 марта, в тот же день, что и Сталин, только на тринадцать лет позже. Кто-то из литературных критиков утверждал, что Ахматова получила четвертый — и последний — инфаркт, читая в «Правде» статью, посвященную семидесятилетию со дня рождения Жданова. Хотя я не хочу отрицать, что чтение центрального органа КПСС в принципе могло усугубить опасность инфаркта, но тем не менее должен сказать: инфаркт у нее случился еще 10 ноября 1965 года, когда ее срочно пришлось везти в Боткинскую больницу.
Сама Ахматова была твердо убеждена, что самые тяжкие удары судьбы обрушиваются на нее каждый раз в августе месяце. 7 августа 1921 года умер ее кумир, Александр Блок. 25 августа того же года был расстрелян Николай Гумилев. 14 августа 1946 года появилось печально знаменитое Постановление ЦК. 26 августа 1949 года в Фонтанном доме арестовали Николая Пунина; четыре года спустя, 21 августа 1953 года, он скончался в лагере. Лишь два ареста Льва Гумилева, в марте 1938 года и в ноябре 1949-го, выпадают из этой закономерности.
Прежде чем покинуть сферу мистики чисел, назову, в качестве дополнительной отправной точки в исследовании причин «несостоявшейся встречи», еще одну мистическую дату. 14 августа 1956 года, в десятую годовщину публичного предания ее анафеме, Ахматова, находясь на подмосковной даче семьи друзей, Шервинских, написала стихотворение под названием «Сон», которое позже, вместе с другими стихами, включила в цикл «Шиповник цветет». Здесь мы встречаем первое упоминание о том, что в ее жизни произошло нечто исключительное, обладающее судьбоносным значением.
Спустя девять дней Лидия Чуковская записала в своем дневнике рассказ Ахматовой об ее телефонном разговоре с Берлиным. Из того же источника мы знаем, что Ахматова и Чуковская встречались 15 или 17 августа, после того как поэтесса вернулась в Москву. Во время этой встречи Ахматова ни словом не упомянула Берлина. На вопрос, хорошо ли она чувствовала себя у Шервинских, поэтесса «с упреком» ответила: «Разве мне может быть где-нибудь хорошо?» «И я увидела, — пишет Чуковская, — какие усталые у нее глаза».
Что же это была за «весть», настигшая ее уже 14 августа? Упомянутое стихотворение, в соответствии со своим названием, говорит о сне. «А мне в ту ночь приснился твой приезд». Что значит — «приснился»? Исайя Берлин вполне реально находился в Москве. Проведя некоторые изыскания, можно даже установить момент, когда его самолет приземлился во Внуковском аэропорту… Однако Ахматова говорит здесь о другом событии.
Нет сомнений: прибыл кто-то, кто был с ней и до своего прибытия. Чакона Баха, мотив, использованный Ахматовой и прежде, достаточно ясно отсылает нас к тому моменту, когда Гость появился в Фонтанном доме. Да и музыка, Бах или Вивальди, это одна из тех сфер, где Ахматова охотно встретилась бы с тем, кого она всегда ждала.
И вот теперь во сне к ней приходит некто конкретный, с кем она не хочет встретиться наяву.
Возможно, Ахматова как женщина, движимая или тревогой за судьбу сына, или оскорбленной гордостью, или тем и другим вместе, отказалась от встречи с Берлиным. Но как поэтесса она пишет о других чувствах: об отчаянии, о панике.
Подобные мысли приходят в голову нищему, ожидающему в гости богача… А несколькими днями позже, 18 августа, Ахматова пишет так, словно хочет прояснить досадное недоразумение или предупредить горькое разочарование.