Гость из пекла

— Мама! — Ирка подскочила к двери ванной, замерла… Бабка сказала, мама моется с дороги, услышит ли она Иркин крик, и что теперь, подрыгивать перед запертой дверью, будто тебе очень надо…

Створка распахнулась, едва не съездив Ирку по носу, и она влетела в протянутые ей навстречу руки, самые родные, самые любимые руки на свете, и, облегченно всхлипнув, зарылась лицом в мамин махровый халат и затихла, жадно, взахлеб, вдыхая мамин запах — забытый, совсем забытый, незнакомый: чистоты, фруктового геля для душа, крема и еще чего-то… А потом ее волос коснулись — робко, невесомо, словно спрашивая разрешения… Ирка только крепче прижалась щекой к отвороту маминого халата… и ладонь уже уверенно опустилась на ее голову и погладила, и взъерошила черные густые волосы, и мамин прерывающийся голос воскликнул:

— Ирочка! Иринка! — А потом Ирку крепко-крепко обняли за плечи, и прижали, и стиснули, и прижали еще, и покачали из стороны в сторону, и мамин нос ткнулся ей в макушку, а потом мамины ладони с силой обхватили Иркину голову, и горячие губы коснулись ее лба, а слезы одна за другой закапали на щеки, волосы…

— Meine Liebe! Du bist eine wunderbare Mutter![1]

— Danke, Lieber! Du warst immer so lieb zu mir![2] — прочувствованно ответила мама.

Кто?.. Что?.. О чем они… Ирка отстранилась — медленно-медленно, словно преодолевая сопротивление, словно она приросла всем телом к маминому купальному халату, и теперь при каждом движении связывающие их нити лопались, отзываясь жгучей болью в животе и груди… Она не обернулась — ей плевать было, что там за мужик и чего он бормочет! Она запрокинула голову и смотрела на маму, только на маму!

Мама была… Мама стала еще красивее, чем раньше, еще красивее, чем Ирка ее помнила! У нее больше не было длинных волос — тщательно выстриженные локоны ложились вокруг головы сверкающей светло-золотистой шапочкой, будто с ними только что закончил работать лучший парикмахер. Кожа дышала свежестью, как у совсем молодых девушек, а глаза были умело подкрашены — неброско и выразительно — точно мама не из ванной вышла, а как минимум собиралась на бал! И даже роскошный пушистый купальный халат сидел на ней, как бальное платье!

— Ты такая… такая… — не сводя с мамы глаз, выдохнула Ирка.

— Какая? — мама рассмеялась.

Этот смех Ирка помнила — задорный, уверенный, будто в мире никогда и ни за что не может произойти ничего плохого, ну разве что где-то там, далеко-далеко, но не здесь! Не с мамой! Здесь все и всегда будет хорошо, и весело, и радостно, и легко, как в старых американских комедиях!

— Самая… самая… — пробормотала Ирка — у нее не было сил, не было дыхания закончить…

— Самая плохая? Самая уродливая? — снова засмеялась мама.

Ирка только помотала головой и снова уткнулась в мамин халат лицом.

— Значит, все-таки самая лучшая? — спросила мама.

Ирка молча закивала, тычась маме в плечо, как щенок.

— Ну-ну-ну… — успокаивающе похлопывая ее по макушке, сказала мама. — Siehst du, mein Lieber! Jetzt bist du nicht der einzige, der mich versteht![3] — по-немецки бросила мама поверх Иркиной головы. — У тебя странно пахнут волосы, малыш! Дымом… Как будто ты на пожаре была… — удивленно проговорила она, отстраняя Ирку на расстояние вытянутой руки. Окинула ее взглядом с головы до ног — и мамины идеальной формы темные брови изумленно поползли вверх.

Только тут Ирка сообразила, как выглядит после битвы с драконицей! Куртка, заляпанная грязью и покрытая темными разводами от брызгавшей с потолка торгового центра противопожарной жидкости. Разорванные на коленках джинсы и перемазанные темно-бурым ботинки — не объяснишь же, что драконьей кровью! Меховая оторочка капюшона закоптилась до грязно-серого состояния, а кое-где и обуглилась. И еще запах! Запах! Мама не видела ее столько лет — и она предстает перед ней, воняя, как сгоревшая урна!

«Хорошо хоть шишку на голове под волосами не видно, — безнадежно подумала Ирка. — Зато сами волосы… ой-ей-ей!»

«И как Айту вообще захотелось с таким потрепанным чучелом целоваться?» — мелькнуло где-то на заднем плане и тут же забылось. Сейчас у Ирки было одно желание — чтоб сию минуту пол их древней саманной хибары провалился прямо под ней и она рухнула метра на три в глубину! Тогда, по крайней мере, можно хоть как-то объяснить свой вид!

— Я… Шла, шла, поскользнулась на льду и… вот… Упала… Испачкалась… — неловко одергивая край грязной куртки, пролепетала Ирка.

«Ага! Капюшон тоже загорелся, потому что упала? Сосед через забор сигарету кинул — и прямо в меня! — сообразила Ирка, и холодные лапки паники пощекотали ее под коленками и поползли выше, выше, к сердцу… — А потом давай меня из огнетушителя поливать — спасать, значит…» — она едва слышно застонала сквозь зубы.

— Ага! — иронически согласилась мама. — А выросла ты так тоже потому, что упала? И похорошела… — задумчиво добавила мама.

Ирка уставилась на нее, растерянно приоткрыв рот. В голове у нее царил полный сумбур — она тут не знает, как объяснить свой кошмарный вид, а мама говорит… Выросла? Похорошела?