Гость из пекла

— Да что же это такое! — плачущим голосом выдала мама. — Да какие же нервы это выдержат!

Но бабка словно и не слышала.

— Та и що вона… — бабка ткнула в маму пальцем, чтоб никто не перепутал, кто такая «вона», — своему немчуре розповисты могла? Якого цвета у Яринки в дытынстве горшок був? Та хиба ж вона знае, яка в неи дытына выросла? — патетически вопросила бабка у облезлого рожка люстры на потолке. Рожок перепуганно смолчал, бабка ответила сама: — Добра, разумна, слухняна — ось яка в мэнэ внучка! И вчыться, и по дому, и на огороде… Золото, а не дытына!

Ирка изумленно воззрилась на бабку — у нее возникло четкое впечатление, что у той завелась еще одна, тайная, внучка, которая и добрая, и умная, и послушная, одной рукой пропалывает огород, а в другой у нее учебник по физике. Потому что не могли же бабкины бурные комплименты относиться к самой Ирке?

— Та кожна мать удавилася бы от щастя, абы в неи така дытына була! — провозгласила бабка.

Ирка представила себе массовые самоубийства счастливых матерей и содрогнулась.

— А вы подывыться на оцю лахудру, люды добри! — провозгласила бабка, снова патетическим жестом указывая на маму. К «добрым людям» она, вероятно, относила маминого немца и проскользнувшего сквозь кухонную форточку кота — те честно поглядели, куда велено. — Ушвендяла в свою Германию, четыре года носа не казала, навить не спытала ани разу — чи живая ее донька, чи здоровая… А тепер — здра-авствуйте вам у вашей хате! — Бабка отвесила издевательский поклон. — Заявилася!

У мамы задрожали губы, а голубые глаза налились слезами:

— Если… Если я мешаю… Если вы так хотите… Я, конечно, могу немедленно уехать! Мы уедем! — И мама слепо метнулась к выходу, кажется, намереваясь бежать из дома как есть — в халате и тапочках.

— Мама, нет! Ты не мешаешь, я не хочу, не уезжай, пожа-алуйста! — кинулась ей наперерез Ирка и тут же повернулась к бабке, ненавидяще прошипев той в лицо: — Прекрати! Немедленно прекрати терроризировать маму, или я… Я за себя не отвечаю! — Руки она судорожно сжимала, чтоб никто не увидел пробивающихся на кончиках пальцев когтей.

— Ты-то за себя не отвечаешь, алеж я за тэбэ очень даже отвечаю! — вдруг тихо и очень грустно сказала бабка… и провела ладонью по лицу, словно стряхивая невидимую паутину. — Добре! Ну, буду я бильше твоей мамке ничего говорить — якщо вона сама не розумие… Та добре вже, добре! — Увидев мрачно-угрожающее выражение Иркиного лица, бабка скрестила руки на груди и застыла в позе оскорбленного достоинства.

Мама в ответ негодующе фыркнула и отвернулась в другую сторону, гордо задрав нос.

Немец вынул трубку изо рта и сунул ее в карман.

— Guten Tag, Fräulein! — прозвучал в наступившей тишине его неожиданно густой и приятный голос. — Вот теперь, наконец… — Он быстро стрельнул глазами на отвернувшихся друг от друга маму и бабку и вдруг задорно подмигнул Ирке. — …И нам с вами удастся познакомиться! — по-немецки продолжил он, шагнул к Ирке и протянул ей руку. Ирка недоуменно поглядела на него, на протянутую ладонь… почувствовала, как лицо становится аж горячим — какой дурой приторможенной она, наверное, кажется! — и торопливо, как альпинист над пропастью, ухватилась за руку немца. Его пожатие оказалось твердым и крепким, а ладонь успокаивающе теплой, с твердой полоской мозолей, точно немец постоянно работал лопатой.

«В саду, наверное, копается», — подумала Ирка, представляя себе крохотный ухоженный садик с по линеечке высаженными цветами, совсем непохожий на их беспорядочное хозяйство с абрикосовым деревом, вымахавшим посреди картофельных грядок, и шарящей в кукурузе козой.

— Sprechen Sie Deutsche? — весело поглядывая на Ирку сквозь круглые очочки, поинтересовался немец.

Ирка открыла рот: вот сейчас она заговорит по-немецки — и немец обалдеет! Начнет восхищаться — а она его снова огорошит: что и по-английски говорит, и по-французски, и по-испански, и по-итальянски… В общем, как кот Матроскин: «Я еще и на машинке могу…» Мама сразу поймет, что бабкины слова насчет «разумной дытыны» — не только чтоб ее позлить: Ирка умная на самом деле! И может быть, посмотрит на Ирку, как глядит на своего немецкого мужа — будто тот найденный в подполе клад!

Ирка открыла рот… и закрыла. Открыла снова… и поняла, что похвастаться знанием языков перед немцем для нее так же невозможно… как перекинуться у него на глазах в летающую борзую и предложить полюбоваться клыками, когтями и размахом крыльев! Глупо, идиотизм, не имеет рационального объяснения, но не может она, и все — слова в горле застревают!

— Я… Нет, я не очень… Я… Не говорю по-немецки! — выпалила Ирка.

— Но как же, Ирочка… — растерялась мама. — Я же помню… Тебе еще маленькой языки легко давались — ты в старых фильмах про войну немецкую речь слышала, сразу повторяла, слово в слово, и даже интонации те же!

— Авжеж, повторяла! — под нос пробормотала бабка. — В пять лет под окошком у соседки Цили Моисеевны как завопит по-немецки: «Евреям и цыганам явиться в комендатуру с вещами!» — ту, бедолагу, ледве з инфарктом до больницы не видвезлы!