Гость внутри

– Ни хера он туда не вбухивает, – обрубила актриса. – Что он вкладывает? Обстановка только что впечатляющая, а на самом деле дешево и сердито. Выпивка, наркота и прочие радости? Так мы все это сами у него и перекупаем. Так называемые членские взносы. А если учесть вступительный взнос, за который это членство покупается, то можно сказать, что Игоряша денежки гребет лопатой. Такой, знаешь ли, широкой, какими дворники снег убирают. И потом, у него есть другие источники доходов.

– Хорошо, – кивнул Леша, проглатывая кусок какого-то искусно зажаренного мяса. – А Конрад?

– Конрад маг. Не смейся. Он не из шарлатанов, действительно кое-что может. Поссорился он там с кем-то когда-то. Какие-то свои разборки, магические. Перестань так скептически ухмыляться. Кроме того, у него некоторая склонность к дешевым спецэффектам. На публику работает замечательно. Поэтому Игорю он нужен. Он это понимает и чуть-чуть наглеет.

– Почему?

– Ну, не нравится ему Игоряша. Уж не знаю, чего у них там вышло, но антипатия присутствует. А Игоря его наглость тоже бесит, потому между ними идет игра в вежливые подлянки и издевательства.

– Это я заметил. А…

– Слушай, – оборвала актриса. – Ты говоришь о ком угодно, но ни слова не сказал о себе. Спрашиваешь обо всех подряд, но не заикнулся обо мне. Это что, такой способ ухлестывать за девушкой?

– Ты же сама спросила о том, что интересует меня. И потом, мне кажется, что между нами и так все предельно ясно, – пожал плечами Леша. – Каждый знает, чего он хочет.

Актриса ухмыльнулась, но тут же одернула себя, нацепила маску:

– И чего я хочу? Тебе ясно? Ни хрена тебе не ясно. Может, я хочу матерные частушки орать.

– Сомнительно.

– А вот и хрен. – Наталья прокашлялась и заголосила пронзительно:

Девки в озере купались,
Хер резиновый нашли,
Целый день прокувыркались
И на танцы не пошли.

– Перестань, – скривился Беляев.

– Почему?

– Люди смотрят.

– Ну и что? Если я молчу, то на меня головы только мужики выворачивают, а если пою, то еще и бабы. Прикольно. Так что я лучше петь буду.

Не ходите, девки, замуж,
Ничего хорошего.
Утром встанешь: сиськи набок
И…

– Нас отсюда выставят, – предсказал Беляев.

– Ничего подобного, – рассмеялась актриса. – У меня денег хватит на то, чтобы вместо выдворения меня выставить всех тех, кто начнет возмущаться. Я могу позволить себе купить такой ужин, который нравится мне. И если я хочу орать матерные частушки, то им придется их слушать. А нет, пойдут отсюда лесом, полем, раком задом.

– Ты действительно хочешь орать матерные частушки?

– Нет. – Голос Натальи стал бархатным, в манерах появилось знакомое жеманство. – Ты знаешь, чего я хочу.

– Тогда поехали. – Беляев потянулся поцеловать женщину, но та ловко увернулась.

– Нет. Сперва допьем виски, а еще должны принести кофе. И пожалуй, я мороженое закажу.

– Ты хочешь мороженое?

– Ты знаешь, чего я хочу, – проворковала актриса.

– Тогда почему?

Наталья рассмеялась, открыто и радостно:

– Из вредности.

Леша лежал на спине. Почему-то страшно хотелось спать. Ему. Женщина, лежавшая рядом, его мыслей не разделяла, ее после диких в своей необузданности игр потянуло на разговоры.

– Тут забавная история получилась, – вспомнила актриса. – Золотая молодежь гуляла. Родители на даче, все идет как надо. Хозяйка дома со своим мальчиком в родительской комнате на папином и мамином тра-ходроме угнездились. Хозяйка эдак по-французски к вопросу подошла. Мальчик расслабился, лежит удовольствие получает. И тут замечает, что удовольствие постепенно на нет сходит. Смотрит, девочка засыпает потихоньку. Ну, мальчик, понятно дело, возмутился, возопил: «Света!» Света проснулась. «Ой, – говорит. – Извини». И давай дальше продолжать. Мальчик снова расслабился, через какое-то время ситуация повторяется. Он: «Света!» Она: «Ой, извини». И так несколько раз к ряду. Картина вторая. Утро. Приезжают с дачи родители. Люди довольно раскрепощенные, ко всему готовые и ко всему привыкшие. Проходят они, значит, в квартиру, видят зеленые не опохмеленные тени, что по квартире шастают. Ну, шастают и шастают, родителям не привыкать.

– Давай покороче, – попросил внимательно слушавший Беляев.

– Хорошо. Заходят они к себе в спальню и видят. Картинка маслом! На родном траходроме лежит полуголая дочка с каким-то парнем. Причем аппарат этого парня у дочки за щекой. Оба спят. То ли папа в больший шок от этого пришел, то ли выдержки у него все-таки побольше было. Черт его знает, только он промолчал. Мама не выдержала. Но так как в шоковом состоянии пребывала, то ее только на то и хватило, чтобы выдавить из себя одно-единственное: «Света…» На что дочь пробормотала: «Ой, извини» – и начала такое вытворять, что родителям совсем поплохело. Чем все это закончилось, история умалчивает. Ну, в общем, трындец.

Беляев скривился, повернулся к Наталье:

– Слушай, Наташ, ты могла бы не ругаться?