Гость внутри

– Да так… – Вовчик помялся и исчез из поля зрения. – Если чего потребуется, ты скажи.

Потом я провалился куда-то в место, где не было даже темноты. Вообще ничего не было.

* * *

Этой ночью было тихо. Леньке я скормил свой комплект снотворного, и тот дрых теперь без задних ног, только улыбался во сне и пускал слюну. Дежурила медсестра Светка, а у нее были шуры-муры с нашим санитаром Гошей, мужиком здоровущим, зверо-ватой наружности, но очень мягким и добрым. Буйных или больных, у которых начинались припадки, Гоша успокаивал мягко, стараясь не причинять лишней боли. За это его все, кто, конечно, хоть что-то соображал, сильно уважали и старались, чтобы на время его дежурства непотребств не происходило. Поскольку Светка была девкой сообразительной и на Гошу положила глаз сразу, роман развивался с переменным успехом уже около полугода и вошел в кульминационную стадию. Так что сейчас они пили чай и обжимались где-то в дежурке. Психушка, как и любое другое замкнутое сообщество, живет своей жизнью. Тут есть своя служба новостей, свои лидеры, своя оппозиция, свои авторитеты, свои любимцы. Здесь очень трудно скрыть что-нибудь и одновременно очень трудно что-либо обнаружить. Сумасшедший дом, так же как и тюрьма, – это особый мир, существующий по своим правилам, и часто бывает так, что правила эти противопоставляются до чужеродности правилам внешнего мира. Наверное, поэтому люди, проходящие мимо этого здания, выкрашенного в угнетающую цветовую гамму, с любопытством, несущим оттенок болезненности, окидывают взглядом зарешеченные окна и кусочек регистратуры, видимый через прозрачные стеклянные двери.

Вова выключился сам и сопел теперь без всякого снотворного. В последнее время у него был на редкость здоровый сон.

– Пора, – сказал дядя Дима.

Я осторожно вылез из-под одеяла. Днем зеленый, а ночью разом посеревший линолеум ткнулся холодом в ноги. Стараясь не шуметь, я подобрался к кровати Вовчика.

Мне показалось, что кто-то стоит около двери. Я вздрогнул. Но нет. Показалось. Комната была заполнена неясным светом ночного города, проникающим через окна, тени от ветвей деревьев устраивали хороводы на стенах. Вовчик шумно засопел и повернулся на другой бок. Теперь он обращен лицом ко мне, лежал, откинув голову назад, открывая беззащитное горло. От происходящего все мои чувства обострились, и теперь, даже при слабом освещении, я видел, как пульсируют синие дорожки вен на его шее.

Тянуть время смысла не было. Положение вряд ли могло стать лучше.

Я осторожно натянул одеяло Вовчику на лицо и положил руку в область носа. Ладонь ощутила тепло дыхания, пробивающегося через плотную ткань.

Ждать пришлось не долго. Вова завозился, застонал, потом вдруг хрюкнул и дернулся.

В этот момент я сорвал с него одеяло, левой ладонью хлопнул его по лбу, припечатывая к подушке, а правой прижал к его горлу острый кусок пластика, добытый по недосмотру одной из сестер. Прижал прямо к артерии.

– Лежи и не дергайся, не то конец тебе! – прошипел я в перепуганные и ни черта не понимающие со сна глаза соседа по палате. – Тут нет никого, понял?! Только ты и я! Понял?! Понял, я спрашиваю?!

– Понял, понял, – просипел Вовчик. – Ты чего, Леха, у меня нету травки-то больше… Ты чего?

– Молчи, дурак, я спрашивать буду, а ты отвечать. Понял?

– Понял.

– Говори давай, что про меня знаешь? Быстро говори, быстро…

Я дрожал весь, внезапно сделалось холодно. По полу потянуло сырым сквозняком. Мои босые ноги отчаянно мерзли.

– Ничего я не знаю, ты что? Взбесился?! Леха, я ж тебе, падла, травку доставал… Ты, блин…

– Заткнись, гнида, порежу! – зашипел я. – Давай говори, что у тебя по мне есть. Ты подосланный? А? Говори!

– Ни хера я не подосланный, сам ты… У меня тут свои дела. Я прячусь. Ничего я.

– Все, кранты тебе, – покачал я головой и начал давить Вовчику на горло, стремясь причинить ему максимум боли.

– Тихо, тихо, Леха! Тихо! Я скажу, скажу! Тихо! Давай по-хорошему, а? Давай по-хорошему, спокойно. Можешь считать, что ты все, что хотел, все мне уже показал. Теперь поговорим. Спокойно, без «р-р». А? Договорились? Я все знаю, тебе скажу. Баш на баш. А ты мне все, что можешь, тоже скажешь. Договорились?

Я медлил.

– Давай, – сказал кто-то из моих соседей, я даже от волнения не разобрал кто.

– Давай, – повторил я, словно эхо.

Буквально через минуту Вовчик уже нервно курил, сидя на кровати и передавая мне бычок на пару затяжек. Этим мы нарушали все писаные и неписаные правила лечебницы, но нам было наплевать.

– Короче, так, Леха. Я ничего, считай, про тебя и не знаю. Ты тут давно прописался, так что на воле тебя уж и позабыть все успели. Как ты говорил? Рича какой-то?

– Рич…

– Хер его знает, какая такая Рича, никто про нее не слышал ни фига.

– Это он.

– Да плевать, кто там… Он, она, оно. Нет никакого Рича в нашем бизнесе. Сечешь? Нет. И что самое забавное, вроде бы и не было. Ну, вроде и не помнит никто. Хотя это, конечно, пшено все. Там многое изменилось с тех пор. На воле.

– А Герман Петрович?

Вовчик посмотрел на меня с интересом: