Гостеприимный кардинал

Выходя из дома, прежде чем скрыться за углом, он обернулся и бросил украдкой взгляд на черные ставни, за которыми в диком бешенстве плясало пламя свечи. Вид его пустой комнаты с красными стенами, освещаемой проклятой свечой, и никого внутри, даже его самого, которого он, однако, все еще видел там, где он был совсем недавно, снова заставил его вздрогнуть под зеленым кителем без пуговиц. Он ускорил шаг, дошел до станции, взял билет, убеждая себя казаться хладнокровным и безмятежным, и без вещей – ни чемодана, ни рюкзака – сел на поезд.

Поездка была дальней и утомительной. Перед ним проплывали пейзажи, погруженные во тьму; дальше, в глубине, едва поблескивали воды небольших озер, однако он видел плывущую свечу на поверхности каждого из них; время от времени со свечи стекала широкая капля, капля растекалась еще шире, падая в воду, и тоже плыла, словно белый цветок.

Поезд был старым, многих стекол не было, и в вагоны проникало дыхание ночи. Вместе с ним входили какие-то крошечные женщины, у которых пальчик был замотан белым бинтом. Они секунду показывали на него забинтованным пальцем, не говоря ни слова, затем прятали палец на груди и, затянув шарфы на плечах, снова исчезали так же, как появились. Освещение вагона было слабым, а два его попутчика спали на скамейках, прикрыв ноги и головы черными шкурами. Время от времени они перекатывались с одного края скамейки на другой, как мешки, и шкуры их сползали, открывая желтые голые ноги. Когда холод начинал их пробирать, они просыпались от боли, приоткрывали опухшие веки и тянули покрывала на себя, не обращая на юношу внимания. Он наблюдал за ними со своего места и два-три раза, когда разыгрывалась эта сцена, снова замечал в глубине их глаз мигающее пламя свечи. И когда они закрывали глаза, он ясно видел, что глаза их продолжают светиться изнутри тем же самым желтым светом. Тогда он отводил от них испуганный взгляд и вперивался в брюхо большой рыбы, которую на гвоздь у окна за рот повесил на веревке один из пассажиров, – блестящее брюхо с большими чешуйками начинало постепенно голубеть, и теперь уже синее пламя зажигалось в глубине его. Пот струится по лбу, и он закрывает глаза, чтобы спастись от отвратительного света пламени, который не перестает его преследовать. Наконец они прибыли на конечную станцию – об этом возвестили, жутко заскрипев, колеса поезда и свисток, просвистевший три раза. Для него же конец пути был похож скорее на ужасное начало.

Он принял решение: надо было постараться любым способом избежать ареста, потому что он, в общем-то, боялся допросов о причинах и мотивах того убийства, которые последовали бы за ним. Почти твердым шагом он быстро удалялся от станции, оставив за собой последний жилой дом, – теперь он шел по ледяной загородной местности и чувствовал, как намокают подошвы его ботинок. Он поднимался по узкой тропинке к плоскогорью, закрытому со всех сторон высокими остроконечными скалами – об их острые вершины ястребы точат свои когти. У них в брюхе горит сильный огонь, а там, где чесотка выщипала перья, их мясо – красное и сырое – дымится на холоде зари, которая все ближе, все ближе.

Присутствие юноши не удивляет стервятников – они, похоже, ждали его появления с минуты на минуту, и это заставило его задуматься. Мысли путаются в голове, и его снова охватывает страх. Пока он проходит между ними, ястребы неподвижно стоят на вершинах скал, словно задумавшиеся старцы с поднятыми воротниками пальто. В их глазах горит зеленоватое пламя.

«Кыш, кыш, кыш!» – кричит он громко и угрожающе машет руками, – но ястребы неподвижно сидят на месте. В наступившей тишине слышится небольшой шум, он становится ветром, он касается его щек и морозит их – это дыхание птиц, леденящее и ползучее.

«Кыш, кыш, кыш!» – кричит он еще громче. Поднимает с земли булыжник и бросает в них – слышно, как камень тяжело и глухо ударяется о скалу, а затем скатывается к его ногам. Птицы даже не шевелятся, только закрывают поочередно то один глаз, то другой, как будто дразнят его, – и становится жутко оттого, что они делают это одновременно и непрестанно, и он, сжав руками голову, бежит вперед, сменяя шаг на прыжки, неровные и стремительные.

И вот – уже показался дом с каменными стенами. Он стоит на холме, и среди кипарисов, сторожащих его фасад, видны два балкона с закрытыми ставнями. На втором балконе высокое древко взмывает в небо – древко без флага.

Железная дверь скрипит, когда он толкает ее; кажется, что-то вклинилось в притвор, мешая ей распахнуться настежь, – она открывается медленно, оставляя узкое место для прохода. Но на пороге дома он робеет – не знает, надо ли входить. Хочет развернуться и уйти, но оборачивается, видит издалека зеленые огни, мерцающие в глазах птиц на скалах, и они заставляют его принять решение. И шаткими шагами входит в дверь.