Гости на Саут-Бэттери

– Нет, это нормальный вопрос. – Я указала на кожаную сумку, висевшую у него через плечо. Она была из искусственной кожи и с клеймом в виде ярко-зеленого значка мира и выглядела точно так же, как та, что была на плече у мужа Софи, Чэда, когда тот ехал на велосипеде на работу в колледж. Вообще-то, это был свадебный подарок от них – у меня была точно такая же, но я пока еще не нашла ей применения.

Сняв сумку с плеча, Джек вытащил толстую пачку бумаг и со шлепком положил посреди моего совершенно голого стола. Последнее было поводом для гордости: я ни разу не ушла с работы, не положив все бумаги, ручки и карандаши на свои места. Исключение было сделано лишь для рамок с фотографиями Джека, Нолы и младенцев.

– Что это? – спросила я, морщась при виде неровных краев стопки бумаг.

– Медицинская карта Хейзелл. Занимала половину полки в шкафу.

– Это настоящие записи?

– Да. К счастью для нас, Хейзелл неоднократно лежала в больнице до вступления в силу закона о мобильности и подотчетности медицинского страхования, поэтому частный врач их семьи хранил все ее записи в своем офисе, а когда вышел на пенсию, перенес их на чердак своего дома. Как мы и думали, он скончался несколько лет назад, но его пожилая вдова до сих пор живет там. Она сказала, что я могу их взять на время. Правда, мне пришлось уламывать ее, но в конце концов она сдалась. – Джек ослепительно улыбнулся, и я легко представила, каково было бедной женщине под залпом его бесконечного обаяния и лести. Джек между тем продолжил: – Я, наверно, не лягу спать сегодня ночью, буду делать заметки, потому что я должен вернуть их завтра. Я уже успел пробежать их глазами, и есть вещи, которые меня озадачивают.

Мы сели по обе стороны моего стола, и Джек начал листать страницы.

– Записи начинаются с трехмесячного возраста. Она заболела пневмонией и хорошо реагировала на антибиотики, и ее выписали домой, но вскоре она вернулась с устойчивой к антибиотикам пневмонией и бронхитом. В больнице у нее несколько раз останавливалось дыхание, но ее удавалось оживить, потому что ее мать была там и делала ей искусственное дыхание. – Джек перевернул страницу, чтобы я могла прочесть. – Это записка медсестры с комментарием о том, как Анна, мать Хейзелл, отказалась покидать девочку и в течение пяти месяцев спала на раскладушке возле ее инкубатора, пока Хейзелл наконец не вернулась домой.

Я подумала о своих розовощеких, довольных жизнью младенцах, пышущих крепким здоровьем крепышах, и, несмотря на то что Анна сделала с нами на чердаке, ощутила укол сочувствия к ней.

– Ей стало лучше после этого?

Джек вернул страницу в стопку и покачал головой.

– Нет. Дела пошли еще хуже. У нее были повторяющиеся приступы удушья, а также возникли проблемы с пищеварением. Она до пяти лет не могла есть твердую пищу. Матери приходилось кормить ее через зонд. Один из врачей отметил, что это был наихудший случай гастроэзофагеальной рефлюксной болезни за всю его долгую практику. Она была настолько слаба, что научилась ходить только в три года, и даже тогда лишь на короткие расстояния. К моменту смерти она была прикована к постели.

Я старалась не думать о комнате с красивой фреской и снежными шарами и о девочке, которая мечтала путешествовать по всему миру, но так и не вышла за порог своей спальни.

– Но они не знают, от чего конкретно она умерла?

– Согласно свидетельству о смерти, нет. Но я поговорил с одним из моих знакомых-врачей, и он сказал мне, что ее тело просто устало, и ее внутренние органы отключались один за другим. Должно быть, мозг отключился последним, и она знала, что умирает.

Джек полез в задний карман, вытащил только что выстиранный носовой платок и протянул его мне.

– Это страшно слышать.

Я потрогала лицо. С удивлением обнаружив, что оно влажное, я промокнула платком глаза.

– Это в некотором роде меня злит. Все достижения медицины были бессильны исправить то, что с ней было. Но это не объясняет, почему она все еще здесь.

– Разве обычно причиной не являются незавершенные дела?

– Иногда. Но какие незавершенные дела могут быть у одиннадцатилетней затворницы? И это заставляет меня думать, что, возможно, на чердаке не ее призрак. Ведь дому больше двухсот пятидесяти лет! В нем жили и умерли многие люди. Она всего лишь одна из длинного списка кандидатов.

Он посмотрел мне в глаза и вернулся к стопке бумаг. Вытащил торчащий лист с самого низа и протянул мне.

– Это поможет тебе изменить свое мнение.

Это была ксерокопия свидетельства о смерти из Южной Каролины, которую он мне уже показывал раньше.

– Я основательно изучил это снова, на тот случай, если я что-то пропустил, и вот оно. – Он указал пальцем на строчку в бланке.

Я прищурилась, не в состоянии прочесть слишком мелкий шрифт.

– Сколько можно, Мелли! – Джек обошел стол и открыл верхний ящик. – Вот, надень их.