Гостья из прошлого

Исходя из вышеизложенного, можно было бы заключить, что Алексей Яковлевич — совершенно измотанный человек с разбитой нервной системой. Отнюдь! Именно такую жизнь он полагал единственно правильной. Громить, распекать, песочить, забрасывать нарядами было его, без преувеличения, любимым делом. Даже, наверное, не сама дисциплина, а ее неустанное, железное поддержание являлось для него целью всего движения. В самом деле, он так привык стегать своих нерадивцев, что сделайся они в одночасье отличниками боевой и политической подготовки, почувствовал бы себя обойденным и отвергнутым, в положении буквально лишнего человека.

Нет, хорошо знал Алексей Яковлевич: хоть армия и слывет пока образцом организованности, полного порядка никогда в ее рядах не настанет. А значит, и необходимость иметь такого, как он командира, тоже не исчезнет — никогда.

Подкинув еще задание суточному наряду — бритвенным лезвием скоблить нечистый кафель в умывальнике, Алексей Яковлевич остался постоять на крыльце, посматривая время от времени, чтобы дневальный с тумбочки не удрал на подмогу товарищу. Солнышко начинало припекать, высушило росу на лужайках. Промычала корова на хоздворе. Прапорщик Голубь в белой курточке дежурного курил у запасного входа в столовую.

Взгляд Алексея Яковлевича, планомерно, как луч радара, исследуя окрестности, уперся в согбенную фигуру, приближавшуюся со стороны кочегарки.

— Стой! Сюда иди!

— Товарищ подполковник, я за плоскогубцами ходил, — гвардии рядовой Ященко откровенно заныл, выставляя под нос командиру ржавые, как и весь дивизионный инструмент, клещи. — Старшина послал.

— Чьи плоскогубцы?

— Наши.

— А откуда несешь?

— Из восьмого.

— Опять кому попало раздаете? Что мне, старшину драть? — Алексей Яковлевич прищурился пуговичным глазом. — Отвечай!

Ященко смешался, понимая, что старшину подставлять нельзя: ради собственного блага.

— Ну?!

— Это я давал…

— Кому? Зачем?

— Просили…

Алексей Яковлевич хорошо ухватил Ященку за левое ухо. Ященко, щуплый солдатик (видно, его почитал за эталон Первый), вечно чумазый, с обкусанными ногтями и плаксивым лицом, уронил тихую слезу мученика.

— Ой, ну това-арищ подполковник…

— Куда мне тебя девать? Куда?! — Алексей Яковлевич брезгливо отпустил ухо и руку вытер об Ященкины штаны. — Опять на кухню посылать? Умрешь ведь.

— Я в караул могу…

— Ой, не смеши. Вон, такие же караульные дерьмо черпают. К ним захотел?

Ященко пошмыгал носом, без слов показывая, что он не такой.

— Ты же «дед», Ященко. Не стыдно? Я тебя и хлеборезом ставил, и в кочегарку, и в каптерщики вот записал. В наряды почти не ходишь. Я, говоришь, всё могу. Где оно, умение твое? На руки свои посмотри: ты же их по месяцу не моешь, они все болячками изошли! Как человек с такими руками хлеб может резать? Как?! Тут половина подразделения околеет!.. А в кочегарке что было?

Ященко совсем понурился.

— Как дежурный по части ни зайдет — спит Ященко! Будить начинают, а он кочергой капитану Гафарову чуть в лоб не засветил. Думал, в каптерке образумится, Пазухов его воспитает… Воспитал! Спелись со старшиной, да? Ты на шухере стоишь, пока он дембельский альбом делает, а он за тебя все прикроватные тумбочки заново нумеровал. Ведь у Ященко — руки! он банку краски извел. Он только может портянки вонючие собирать. Другие к себе в дивизион тащат, а Ященко последние плоскогубцы за здорово живешь соседям отдал.

Алексей Яковлевич прервался и глотнул воздуха.

— Может, в скотники тебя определить? Да хотя какой ты скотник, — подполковник только рукой махнул. — Жил-то в городе, на пятом этаже. Знаешь, с какой стороны к корове подходят? А к быку?

Ященко засопел, выуживая грязь из-под ногтей.

— Руки опусти! — Алексей Яковлевич хлопнул его по пальцам фуражкой. — Отвечай, что мне с тобой делать?

— У-у-у, другим всё можно, — затянул Ященко, глазом кося на входную дверь.

— Кому это можно? — понизил голос Алексей Яковлевич.

Ященко опять потупился.

— Вон Горюнову…

— А что — Горюнову?

Ященко снова покосился, нет ли кого.

— Ну, приемник слушать.

— Какой приемник? — подобрался Алексей Яковлевич.

— Есть у него.

— Может, не его приемник? Брал у кого?

— Его, его! Кто ж так часто давать будет?

— А что слушает?

— Не знаю. «Голос Америки» или Швецию, наверное.

— У себя, на батарее?

— Где же еще… Конечно.

— Точно?

— Да точно, — Ященко сделал попытку перекреститься.

— Сам видел?

— Не, от других слышал. Разве он покажет?

— От кого слышал?

— Фокин говорил.

— Тебе говорил?

— Что вы! Нет. Корешу своему.

— Бочкареву?

— Ему. Вчера, когда в караул собирались, — доложил подробности Ященко.

— Так… Больше ничего?

— Ничего.

— Ну, пускай. Дальше службу неси.

— А в скотники?

— Какие скотники? — удивился Алексей Яковлевич.

— Вы меня в скотники обещали.

— Ты что, дурной? Шучу я. Ты мне здесь нужен.

— Спасибо, товарищ подполковник, — голос Ященко окреп.

— Иди давай, старшина заждался. Хм, скотник! — Алексей Яковлевич фыркнул.

Ященко с инструментом испарился.

Алексей Яковлевич вернулся в канцелярию. Всё его существо пело. События развивались стремительно, и ночь в дивизионе обещала быть нескучной.