Гостья из прошлого

Что касается профилактики неуставных взаимоотношений, а также присмотра за обстановкой в коллективе вообще — кто чем дышит, чем живет, то Алексей Яковлевич был сам себе особый отдел. Контроль за личным составом выступал вторым коньком в его упряжке, наряду с поддержанием дисциплины. Конька этого Алексей Яковлевич холил и лелеял, как родного. Чтобы хорошо командовать, нужно знать, а чтобы знать, нужно изучать. Примерно таким мог быть девиз гвардии подполковника.

Не жалея времени и усилий, возводил он собственную систему слежки. Не брезговал собственноручно лазить по карманам, шарить по всем закоулкам батарейных капониров. Содержал обычно двух-трех осведомителей — стукачей, грубо говоря, проводил их регулярные опросы. От природы весьма наблюдательный, он подмечал малейшие детали в поведении солдат, сопоставлял, анализировал. Почтальон Репейников, по секретному уговору, давал ему на ознакомление интересующие письма. То, что заслуживало внимания, педантично отмечалось в домашней картотеке.

Информация не пропадала втуне: на ее основе Алексей Яковлевич, не переставая, вел воспитательную работу. Поскольку дни были заняты — боевой и строевой подготовкой, обслуживанием матчасти и тому подобным, на воспитание оставалась главным образом ночь. Почти каждый раз, оставаясь ответственным по дивизиону или начальником расчета при боевом дежурстве, Алексей Яковлевич заранее готовился воспитывать.

А воспитывать он умел. И хотя сам Алексей Яковлевич срочной службы избежал, пройдя в училище с первого раза, с лейтенантских лет он усвоил простую истину: солдату в пограничном дивизионе больше всего не хватает еды и сна. Ради них воин ПВО на всё пускается. На этих, вместе с общественным мнением, трех китах и строился его фирменный подход.

Провинившийся… или не провинившийся, а так, нужный для подобного случая человек заводился после отбоя в канцелярию (на боевом дежурстве по обороне Союза ССР отсылался на позицию, за полтора километра). Алексей Яковлевич, приятно улыбаясь, ставил его в положение «вольно», сам садился за стол, открывал документацию и работал. Время шло, а воспитуемый стоял.

По истечении первого часа Алексей Яковлевич с сожалением откладывал перо и спрашивал:

— Ну как, понял теперь?

Ответ обычно бывал таким:

— Что понял?

На что Алексей Яковлевич сокрушенно покачивал сединами и молвил грустно:

— Значит, не понял.

Если уж очень умный попадался воспитуемый, отвечавший «Понял!» без малейшего со своей стороны понятия, Алексей Яковлевич невозмутимо продолжал:

— Что ты понял? Рассказывай.

Воспитуемый тогда пускался в пошлые признания, ровно ничего не стоившие: и устав обещал чтить, и отцов-командиров слушать, и в отличники скоро выйти. Алексей Яковлевич на это морщился.

— Устав, говоришь… А ты открой его. Небось, и в руках не держал.

Воспитуемый брал священную книгу.

— Давай с присяги начнем, коли ты жить сначала собираешься. Наизусть можешь?

Присяга обычно с грехом пополам одолевалась.

— Ну, что ж, бывает хуже. Теперь — обязанности солдата!

Обязанности солдата (матроса) в уставе занимали больше страницы, и никто их обычно всерьез не спрашивал. А потому никто особо не заучивал и не знал. Как-то без них по два года служили.

— Вот и приехали, — незло подытоживал Алексей Яковлевич. — Изучай. Изучив, доложишь.

Изучали подолгу: обязанности шли туго. Проходил еще час.

— Готово? — спрашивал Алексей Яковлевич, утверждая очередную ведомость.

— Готово, — наудачу бросал гвардеец.

— Рассказывай. Слушаю.

Зашивались, как правило, на втором или третьем параграфе.

— Как же ты, а? Не годится. Учи еще.

Учили еще. Проходило полчаса. Алексей Яковлевич доставал кипятильник, заваривал чайку — пахучего, настоящего индийского, пил с сахаром вприкуску, жмурился. Воспитуемый глядел, с трудом уже держа на весу устав. Алексей Яковлевич знал: в эту пору человеку бодрствующему уже неслабо хочется съесть чего-нибудь. Поэтому он доставал из мешочка пирожок и медленно, смакуя, съедал. Воспитуемый сглатывал пустую слюну.

Спрятав кипятильник, Алексей Яковлевич принимал положение полулёжа, вытягивал ноги поверх одеяла. Внутренняя крепость организма, с годами не прошедшая, позволяла ему спать по четыре-пять часов в сутки (и дома потом можно было часиков несколько прихватить).

Воспитуемый, не чуя ступней, изучал свои обязанности.

— И как ты до такой жизни дошел? — задумчиво спрашивал Алексей Яковлевич, позевывая.

Воспитуемый несколько слов бормотал нехотя.

— Ну, учи, учи… — Алексей Яковлевич поворачивался на бок и опускал веки. Даже носом посвистывал. Но проверять, чем занят нарушитель, не забывал.

Часовая стрелка добиралась до двух. Воспитуемого начинало пошатывать. Предыдущую ночь он, как правило, проводил в наряде.

— Служба у нас с тобой только начинается, — буднично замечал Алексей Яковлевич.

Тут некоторые имели смелость бурчать:

— А мне спать надо…

— Милый! — восклицал Алексей Яковлевич. — Тебе обязанности свои учить надо!

И по третьему разу начинал экзамен.

Часов около трех, когда воспитуемый вовсю уже плыл, командир милостиво бросал: