Гостиница

— Ну как, усекли, на кого вы сегодня посмели поднять свои грешные лапы? — грозно спросил атаман. — И чья десница покарала вас за это?..

Пацаны растерянно переводили взгляды с атамана на Мальчика и обратно.

— О чем ты?! — спросил Мальчик. — Я ничего не понимаю!..

— Принесите ему иконы! — приказал предводитель и ткнул пальцем в одного из пацанов. — Ты.

Тот мгновенно соскользнул со стула и исчез в темноте.

— Разлейте по второй! — раздался очередной приказ. Разлили.

Тут из темноты выскочил пацан со стопкой фотографий.

— Расставь на столе, чтоб ему видно было, — распорядился атаман. Перед заинтригованным Мальчиком расставили десять фотографий, и ему сначала показалось, что перед ним страницы их семейного альбома. Первая — он во младенчестве, последняя — прошлогодняя, когда ему исполнилось девять лет. Но почти сразу он понял, что эти фотографии никогда не были в семейном альбоме. Атаман этих юных мерзавцев прав — перед ним типичные иконы: над головой обязательный нимб, на заднем плане — сине-черное небо со стилизованными звездами, а на его фоне — улетающий ввысь белый шпиль Гостиницы с крестом на острие, которого у реальной Гостиницы никто еще не видал… Но чья-то фантазия разглядела на этом шпиле крест.

«Не хватало изобразить на нем еще и распятого Христа!» — мысленно усмехнулся Мальчик. И вдруг ему стало не по себе. Кроме нелепости всей этой наивно-религиозной символики, он вдруг уловил в череде икон-фотографий зловещий намек-ожидание: «Расти, расти, мальчик… Рано или поздно ты будешь распят…»

— Ну как, впечатляет? — усмехнувшись, поинтересовался атаман-философ.

Мальчик молча кивнул и непроизвольно выдохнул:

— Фу, чушь какая!..

— Но-но-но!.. Поосторожней, Иисусик!.. — сузил глаза атаман. — Тот, кто называет надежды миллионов несчастных чушью, рискует быть растерзанным этими миллионами!..

— Или распятым, — добавил Мальчик. Атаман внимательно посмотрел на него, как бы переваривая услышанное, и повторил, соглашаясь:

— Или распятым… Но это не один хрен: в первом убийстве — беспросветность отчаяния, во втором — свет надежды… Однако, предлагаю второй тост: — За прозрение Мессии!..

Они выпили. Мальчик почувствовал, что теперь пацаны смотрят на него иначе. С серьезностью и любопытством, с ожиданием и опаской… И с помутнением во взоре, но это, скорей всего, от коньяка.

А предводитель их вальяжно откинулся на троне, зажал между ног кошачье распятие и, ухмыляясь, поглаживал кота по голове, пальцем почесывая ему за ушком. Кот безумными глазами воззрился на Мальчика… Где и когда он видел этот взгляд?!..

— Видишь, как зырят? — мотнул головой атаман в сторону своих собутыльников. — А недавно с кулаками набросились…

— Но причем тут я? — с искренним удивлением спросил Мальчик.

— Ах, какие мы наивные! — всплеснул руками атаман. — Знать мы ничего не знаем и ведать не ведаем!.. Ну, конечно же, не от мира сего…

— Да о чем ты, в конце-то концов?! — вскричал Мальчик.

— Надо же, — покачал головой атаман, — похоже, действительно, ни фига не фурычит… Ты что, не сечешь, что на тебя весь Город молится?! Говорят, что не только наш Город, но и весь мир…

— Первый раз слышу!

— М-да… — покивал атаман. — И про собственное «непорочное зачатие» ты, разумеется, не слышал…

— Не слышал.

— Ну, в это еще можно поверить. Мамаши свято хранят секрет нашего зачатия. Не исключено, что он им и самим в полной мере не известен… Как наша Мария Магдалина, — повел он головой в сторону Девчонки, — подзалетит рано или поздно, а откуда ей знать, от кого, когда сеятелям несть числа…

Девчонка зло сверкнула глазами в его сторону, но промолчала.

— Не наше дело лезть в их секреты, — отмахнулся атаман. — Но вот что интересно, Иисусик: почему в той же ситуации мою мать называют шлюхой, хоть она и божится, что год никого не имела, когда папаня срок мотал, а твою — величают богоматерью, хотя, как пить дать, она перетрахалась со всем муниципальным советом?!..

— Не смей про мою мать гадости говорить, гад! Раздавлю!.. — сжался, как пружина, Мальчик.

— Пожалей котика, Супербой! — поднес нож к кошачьему горлу атаман. Было видно, что угрозу он принял всерьез. — Про мою мать, значит, можно?..

— И про твою нельзя!

— Ну, спасибо… Только откуда же тогда мы с тобой взялись, надежда ты наша?.. Неужто веришь в непорочное?..

— Не знаю. Спрошу у мамы…

— Так она тебе и скажет! Не такая она у тебя дура… Вона как залет свой обыграла — богоматерью стала, а потому и бессменным мэром. Тебя никогда не удивляло, что мамаша твоя уже больше десяти лет — мэр? Третий срок мотает, хотя по конституции — и два только в порядке чрезвычайной ситуации… А что нам конституция? Очередной плебисцит — и коленопреклоненный избиратель голосует за божью мать, надеясь, что со временем сыночек ее расплатится… О тебе речь, мессия!.. Сечешь?..

— Но ведь ни в школе, ни дома… Никто, никогда…