- Смешно-то как получилось! - наклонившись к Суровцеву, прошептал лучезарно улыбающийся альпинист. - Перерыв на ночь в испытаниях сделали для нас, для людей… Я понимаю, человек не может трое суток выдержать в таком напряжении… Ну, а получилось, что эти несколько часов фактически спасли Тобора. Спасибо тебе, дружище! - заключил он и неожиданно пожал руку Ивану.
Когда Тобор с легкостью, значительно опередив довольно жесткое расчетное время, взял первое из намеченных на сегодня препятствий, в зале захлопали - на этот раз аплодировали все, включая Алексея Алексеевича. Особенно усердствовал альпинист, сиявший так, словно это именно он, а не Тобор, с ходу преодолев очередное препятствие, уверенно продвигался к заветному финалу…
Впрочем, чувство некоторой сопричастности было у каждого, кто смотрел на экран и следил за табло.
Когда Тобор полетит к новым, неведомым мирам, разве не полетят и они вместе с ним?
Разве не вложили они частицу своей души в эту великолепную систему - то ли машину, то ли существо?
Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, волнения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?
Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, выращенных в камерах синтеза Башни Безмолвия? Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.
И вот она пришла - награда за все…
Суровцев поднялся и вышел в холл.
В новенькой переговорной кабине остро пахло масляной краской, нагретым лаком и почему-то духами.
Иван набрал шифр и долго ждал ответа. Дом почемуто не отвечал, так что он начал даже беспокоиться. Но вот наконец на экране показалось лицо запыхавшейся жены - видимо, она прибежала на вызов из оранжереи, где возилась с любимыми орхидеями, им она отдавала каждую свободную минуту.
- Соскучился, - шепотом признался Суровцев, нацепляя торопливо наушники.
- И я, - сказала она. - Ну, говори скорей, как там испытания проходят?
Иван коротко рассказал о событиях последних часов и о своем счастливом открытии.
- Значит, ты думаешь, что Тобор теперь, после отдыха, выдержит испытание? - спросила жена.
- Уверен.
- Просто счастье! - сказала она. - Я так волновалась - совсем из сна выбилась… Да у нас все тут, в поселке, волнуются за исход экзамена. Сообщений-то никаких…
- Так положено.
- Знаю, но мне от этого не легче. Когда кончаются испытания Тобора?
- Сегодня вечером.
- А что потом?
- Шеф в виде премии обещает отпустить меня домой на денек-другой.
- Я расцелую его за это!
- Не пройдет, - покачал головой Иван. - Ты же знаешь, Аксен - убежденный женоненавистник. Но может быть, я смогу заменить его?..
- Посмотрим.
Сбоку стремительно въехало в экран раскрасневшееся лицо сынишки.
- Спасибо, сын, за батарейку, - улыбнулся ему Суровцев. - Она мне сегодня ночью здорово пригодилась.
Глаза Васи блеснули:
- Пап, ты на охоту ходил?
- Вроде того.
- А охотился на кого?
- Тайга под Зеленым богатая… Появился у нас в тайге зверь новый. Вот с ним я и повстречался этой ночью.
- Ой, а какой он, новый зверь? - В голосе Васи зазвенел восторг.
- Зверь как зверь. - Суровцев прикрыл на минутку глаза, чтобы получше вспомнить, и принялся честно описывать встреченного им прошлой ночью «космического пришельца».
Когда он дошел до длиннющей шеи и страшной пасти, полной зубов, с помощью которых животное может легко перекусывать толстые высохшие ветки, жена возмутилась:
- Зачем ты забиваешь голову ребенку всякой ерундой?..
- Я говорю чистую правду, - подмигнул сыну Иван. - Вот возьмем тебя в воскресенье в тайгу, и ты сама в этом убедишься.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛЕСУ
По моим расчетам, я давно уже должен был выйти к станции электрички, но лес и не думал редеть. Я устал и в душе проклинал затею с грибами. Увлекшись рыжиками да маслятами, я умудрился отстать от своих. Недоставало еще в заключение заблудиться!
Я съел на ходу несколько сыроежек, и этим слегка заглушил голод.
Но вот наконец-то просветы между деревьями стали больше, и откуда-то потянуло еле уловимым запахом дыма. «Жгут кленовые листья. Наверно, на станции», - вздохнул я с облегчением.
Но это оказалась не станция, а какой-то незнакомый мне городок. Вдоль главной улицы выстроились аккуратные домики. Разноцветные остроконечные крыши блестели в лучах заходящего солнца. Каждая черепица была испещрена письменами, какими именно - я не мог издали разобрать.
Нет, это была не станция! И не кленовые листья жег в палисаднике человек небольшого роста, а какие-то диковинные ленты, шипевшие и сворачивавшиеся в огне, словно змеи.
Я подошел поближе.
У костра стоял не мальчишка, как мне показалось вначале, а взрослый мужчина, но ростом он был едва мне по пояс.
- Что вы жжете? - спросил я, остановившись.
- Это? - У человечка был приятный голос, а движения точны и гармоничны. Он толкнул палкой в костер несколько лент, выпавших из огненного круга, и сказал: - Это инфория.
- Инфория? - Мне показалось, я ослышался.