Гостинодворцы. Купеческая семейная сага

– Не угодно ли прогуляться? – повторил свой вопрос Иван.

– Куда прогуляться? – переспросила та, приходя в себя.

– В сад наш, посмотреть оранжереи-с.

– Пожалуй, мне все равно.

Иван, улыбаясь, подставил ей руку, свернутую кренделем, но Липа, не обратив никакого внимания на такую галантерейность, пошла навстречу спешившему к ней брату; лицо у Александра было озабочено, лоб нахмурен.

Он ласково пожал «крендель» Ивана и извинился, что похитит сестру на несколько минут.

– Я приведу ее к вам в сад! – бросил он жениху, торопливо отводя Липу в гостиную, где не было ни души.

– Липа, ты на себя не похожа, моя милая, – ласково пожурил он сестру, – помни, что ты не у себя…

– Знаю, Саша, знаю, – простонала та, – но если б ты мог видеть мое сердце…

– Липа, неужели я не вижу, как ты страдаешь?.. Надо победить себя.

– Легко сказать…

– Не заплачь только, ради бога… мамаша и я, мы оба просим тебя: будь мужественной…

– Хорошо, я знаю, что мне надо делать, но скажи мне, ради всего святого: ты веришь в то, что говорили о Сергее?

Александр потупился.

– Ты молчишь? Значит, это правда? Да?

– Как тебе сказать, – пожал плечами тот, – положим, я знаю Сергея за честного человека, люблю его, как брата, но… у него такой же отец, как и у нас…

– Значит, это правда, правда, Саша? Да? Да? – настаивала Липа, теребя борта жакетки Александра.

– Боже мой… успокойся, прошу тебя… ты в возбужденном состоянии…

– Я? Напротив, я спокойна, как никогда… Отвечай мне прямо и откровенно: он женится?

– То есть его женят, ты хочешь сказать, – это большая разница. Липа…

– Ну, женят… насильно женят… как и меня замуж выдают…

– Полагаю, что так, хотя и плохо в это верю.

– Разве ты заметил что? – с жадностью ухватилась Липа за сомнение брата. – Да говори же, говори, ради бога…

– Видишь ли… только успокойся ты, пожалуйста… Я не стану говорить до тех пор, пока ты не придешь в себя… и так уж за столом ты сидела приговоренной к смерти…

– Говори, я совершенно теперь спокойна, Саша… Видишь сам, как я спокойна… видишь?

– Беда с тобой просто… Говоришь, что спокойна, а сама меня душишь.

– Говори! – оттолкнула Липа от себя брата. – Ты не веришь в то, что Сергей женится?

– То есть не хочется верить… Все-таки было бы раньше об этом что-нибудь слышно… не правда ли?

– Правда, совершенная правда.

– И затем, насколько я его знаю, он мне непременно проговорился бы о том, что ему приготовлена невеста… Тебе еще он, может быть, и поостерегся это сказать, но скрывать от меня я положительно не вижу никаких причин.

– Правда, Саша, правда!

– Все это, вместе взятое, вызывает сомнение: но, с другой стороны, если б он был на фабрике, а не у невесты, что мешало бы ему написать несколько строк тебе или мне?

– И это правда, Саша.

– Тем более что он обещался мне писать каждый день. Я ему послал уже три письма и ни на одно из них не получил ответа. Ясно, что его нет на фабрике и что он действительно находится в имении Лещаковой.

– Бедный мой, бедный Сережа!

– Я спрашивал сейчас у Во всех отношениях, и тот недоумевает как относительно его женитьбы, так и относительно его местопребывания.

– Олимпиада Сергевна-с, ужли вам брат дома не надоел? – раздался за их спиной голос старика Аршинова. – Пожалуйте в сад, чай кушать.

Молодые Алеевы извинились и пошли вместе со стариком в сад.

У самой калитки стоял Иван с новым букетом и щурился от косых лучей садившегося солнца.

– Прошу принять, Олимпиада Сергеевна, – подлетел к ней Иван, – из своих теплиц-с.

Липа взяла букет и кивком головы поблагодарила его за любезность.

Старик Аршинов мигнул Ивану и, подхватив под руку Александра, увел его в оранжерею.

– Не угодно ли наши оранжереи осмотреть? – предложил снова Иван, идя рядом с Липой.

– Благодарю вас, когда-нибудь в другой раз, лучше пройдемся по саду.

– С удовольствием-с. Сад у нас очень хорош, и тени много, и воздух чистый, вот эта беседка в китайских вкусах, а энта, вон, в уголке, в русском штиле вроде избы.

Липа посмотрела на беседки и молча продолжала идти.

Иван снял цилиндр, вытер шелковым платком лоб и нагнулся к Липе.

– Олимпиада Сергеевна, у меня до вас маленькая просьба-с.

– Что вам угодно, Иван Афанасьич?

– Не сердитесь на меня.

– За что же я буду на вас сердиться?

– Ах, Олимпиада Сергеевна, неужели вы предполагаете, что я ничего не чувствую-с? Я много чувствую, да-с.

– С чем вас и поздравляю.

– Покорнейше благодарю-с. И чувствую я, и вижу все, у вас большое расположение к Сергею явилось, это так, я против ничего и не говорю: Сергей и красивей меня, и ученее, и барышням в разговорах потрафлять может.

– Как будто вы раньше совсем другое говорили, – проговорила Липа.

– Чужое я говорил-с… с чужих слов пел, а теперь я вижу все и очень вас сожалею. Простой я человек, Олимпиада Сергеевна, по-простому чувствую и говорю-с… Родители наши порешили нас соединить узами. Конечно, на это их воля, от Бога им ниспосланная, только, по моему мнению, союз наш будет совсем против совести… Вы мне очень ндравитесь, потому я никого не любил и не люблю-с… из женского сословия, а вы к Сергею симпатию имеете, следовательно, мне и вас от души жалко, да и себя тоже-с…