Государь Руси

Наш герой стоял возле двухэтажного землебитного здания длиной метров двадцать. И толкал речь перед большим количеством людей, что собрались вокруг. Про «Альма матер» и пользу образования. Про то, что сегодня – удивительный день, который войдет в историю. И так далее. И тому подобное.

Рядом с ним находилось сорок стесняющихся ребятишек в возрасте от семи до девяти лет. Это ученики. И пятеро преподавателей, один из которых был по совместительству директором школы. Ну и завхоз с поваром.

В отличие от школы, в которой занимались его сыновья с их друзьями, эту школу Ярослав организовывал на совсем других принципах. Она была не только бесплатной и добровольной, но и в ней могли заниматься любые дети на добровольной основе. Если же их поведение оказывалось неподобающим или старание недостаточным, то их гнали взашей. Кто они – не важно. Богатство и влияние их родителей – не важно.

Кормили тут три раза и опять-таки бесплатно. И кормление было задумано очень недурное. С ежедневной порцией меда и отварами – компотами из полезных ягод круглый год. Где-то свежих, где-то сушеных. Плюс мясо. Опять-таки, каждый день по паре гривен[28].

Занятия шли учебный год, то есть, с 1 сентября одного года по 1 июня, следующего с перерывами только в воскресенье, которое было выходным.

Программа проста как мычание. Чтение и письмо на славянском языке. Хотя бы по слогам. Счет на уровне основ арифметики. Хотя бы на пальцах. Плюс детишкам читали лекции по основам естествознания, географии и медицины. Причем упор был сделан на медицину, а точнее на санитарию и гигиену. Ну и физкультура. Куда уж без нее?

Эта школа, по задумке Ярослава, должна была выступить основой начального образования. Каждый год – новый поток, чтобы как можно скорее протащить через школу максимальное количество учеников. Пока – через одну школу. А дальше, по мере подготовке преподавателей их нужно будет открывать. Не только в Новом Риме, а вообще, окинув их сетью все владения Ярослава.

— И кто за это будет платить? — нахмурившись поинтересовалась Пелагея, когда муж поведал ей масштаб своей задумки.

— Пока – я. Пока. Потом введу налог.

— Налог?

— Чтобы все подданные скидывались на содержание школ. Раз в год, под урожай, сдавали бы по определенной доле своих доходов.

— А им это надо? Испокон веков без этого жили и еще столько же проживут.

— Ну откажутся, значит школы будут только в городах. Жителям Нового Рима и Новой Трои точно образование нужно. Сама видишь сколько ремесел развилось. И писанины да счета разного с каждым годом становится только больше. Пока мы выплываем за счет грамотных греков. Но не ты ли мне говорила, что нужно не забывать про кривичей. Или я ослышался?

— Я… но это ведь…

— Образованный человек стоит выше дремучего. Или тебе нравится, что кривичами управляют греки?

— Не нравится, — еще сильнее нахмурилась Пелагея.

— Ну вот и донеси эту мысль до старейшин. А еще донеси до них мысль, что я не ограничусь начальной школой. Это будет только первой ступенью образования. По мере подготовке учителей я постараюсь открывать следующие ступени. И так – вплоть до академии, что сможет конкурировать с Мангаврской высшей школой в Константинополе.

— Ты опять замахиваешься на что-то великое? — недовольно повела бровью Пелагея.

— Я уже сделал великое. А академия – это так, финал.

— Великое?

— Вот эта маленькая простая школа – это и есть великое.

— Ты опять шутишь?

— Я сама серьезность.

— Тогда объяснись.

— Эта школа кажется мелочью, скорее даже блажью. Но это – наверное самое значительное мое достижение. Потому что она, даже оставшись одной-единственной, за лет десять сделает больше для изменения людей вот тут, — постучал он по своей голове, — чем все остальные мои творения вместе взятые.

— Не обольщайся, — покачала головой Пелагея. — После нашей смерти их позакрывают и забудут, ибо баловство.

— Я бы поспорил с тобой, но ведь когда станет ясно кто прав, а кто ошибся мы оба будем мертвы. Так ведь?

— Ты нагородил очень много всякого, что идет вразрез с обычаями предков наших. Думаешь, кривичи не отбросят все это, как наносной мусор? Уже сейчас они ругаются. Уже сейчас ворчат, но не смеют открыто против выступить.

— А кто ругается?

— В смысле?

— Ругаются старики. А будущее за юностью. И юность впитывает мои нововведения, вырастая на них. Посмотри на мой легион. Каждый умеет читать, писать и считать. Каждый связывает свое благополучие и будущее со мной и всем тем, что я делаю. А это уже более тысячи вооруженных и хорошо обученных военному делу людей.

— И ты думаешь, что после твоей смерти легион не рассыплется?

— После моей смерти он будет служить моему сыну. А потом его сыну. И так далее. И ты, милая моя, сделать с этим ничего не сможешь.

— А ты думаешь, хочу? Думаешь, мне не нравится то, какое будущее может ждать моих детей?

— Наших.