Государева избранница

– Засим приговор Земского собора услышать хотим, – продолжил митрополит. – Допустимо ли государю нашему, следуя клятвам обручальным, жениться на бесплодной деве? Либо от клятвы, обманом полученной, Михаила Федоровича надобно освободить, дабы он смог крепкую и здоровую супругу себе подыскать и род царский продолжить!

По собору побежало шушуканье. Собравшиеся здесь бояре, стрельцы, крестьяне и священники переглядывались, шептались, пожимали плечами.

Дав собору примерно четверть часа на поиск ответа, митрополит Иона стукнул посохом об пол, сделал знак рукой. Стряпчий из Поместного приказа развернул свиток и прочитал:

– На усмотрение собора Земского таковой приговор предлагается! Снисходя к разумению лекарей опытных, признать, что Мария Хлопова к царской радости непрочна, от клятвы обручальной ее и Михаила Федоровича отпустить, учинить новый смотр невестам, каковой достойную супругу царю православному определит! – Стряпчий опустил заготовленный указ и осмотрел обширный храм. – Каково слово ваше будет, народ православный? Сей приговор утверждаем али иной станем составлять?

– Утверждаем, утверждаем… – побежал по храму людской гомон. – Чего там думать? Утверждаем! Здоровая супруга государю надобна! Освободить его, освободить… Пусть женится.

Митрополит Иона стукнул посохом, спросил:

– Есть у кого возражения супротив сего приговора?

Во всем огромном храме на его призыв не отозвался ни один выборщик.

– Стало быть, приговорили?!

– Приговорили… – прокатился гомон, и собравшиеся со всей Руси люди согласно склонили головы.

– Быть по сему! – облегченно ударил посохом митрополит.

– Теперь слушай меня, люд православный! – поднялся со своего трона безусый еще царь Михаил Федорович. – Сочетался я с рабой Марией по закону Божию, обручена мне царица, и, кроме нее, иную брать не хочу! Не будет вам никакой государыни, покуда любую мою мне из узилища не вернут!

С этими словами он спустился с пьедестала, при общем молчании прошел по постеленной до дверей дорожке, оглянулся, перекрестился на иконостас, а затем вышел на свет.

На том Земский собор свою работу и завершил.

* * *

После трудного дня государь изволил очиститься. Сиречь попариться в бане, ополоснуться чистой водой, снова попариться и отдохнуть: утолить жажду пряным шипучим квасом, а голод – копченой и соленой рыбой всякого вида, белой и красной, щукой и судаками, семгой и ряпушкой.

– Вроде и не постный день, царь-батюшка, – удивился кравчий, отрезая себе небольшие ломтики то того, то другого угощения. – Отчего такая скромность?

– Печалюсь, – вздохнул Михаил. – Я надеялся, Земский собор поддержит меня и церковное таинство. Но все твердят токмо одно, как заводные: «чадородие» да «чадородие», женись да женись…

– А чего, царь-батюшка? Жениться, это мысль хорошая! – налил себе из кувшина боярин Морозов. – Мне понравилось. Пожалуй, даже зело понравилось!

– Так ты небось на избраннице своей женился?

– А на ком же еще? – Кравчий сделал несколько глотков и поморщился. – Не, Михаил, репного кваса ты лучше не пей! Этакой ядреной жижей хорошо токмо кожи ослиные дубить! А вот хлебный ничего! Хотя сидр, конечно, был бы лучше.

– А мне на избраннице жениться запрещают.

– Да кто тебе что-то запретить способен?! – изумился кравчий. – Ты же царь!

– А ты где последние полгода витал, Боря? – не меньше своего слуги удивился царь всея Руси. – Ты что, ничего не знаешь?

– Извини, царь-батюшка, в хлопотах кручусь, – развел руками боярин Морозов. – Я ведь сирота, токмо на себя положиться могу. А дом и жена молодая серебро едят, как не в себя. Вот и бегаю. Вологодский поташ голландцам продаю, пеньку муромскую – англичанам, железо новгородское – арабам да французам, ревень – немцам, сало – тоже островитянам. Две мельницы на Мологе поставил, скобяные товары ковать. На прибыль рудников там же прикупил, дабы железо свое варилось. Шведы еще недавно приехали, просят научить их руду плавить. Тоже хотят в торг железный приткнуться. Может статься, я с ними в товарищество и войду…

Кравчий вдруг запнулся, кашлянул:

– Прости, государь, я все про себя да про себя…

– Я сам спросил, Борис, – осушил кубок царь всея Руси и придвинул воспитаннику: – Налей ядреного!

– Токмо не сказывай опосля, что я не предупреждал! – потянулся за кувшином кравчий.

– Марию помнишь, с которой в паломничество ходили?

– А как же! – напрягся боярин Морозов. – Слышал, занедужила она…

– Приболела… Дума Боярская ее чуть не в тот же день в ссылку отправила. Вроде как виновна в сокрытии хвори, и сие за крамолу сочли… – Государь выпил репного кваса и болезненно поморщился. – Мне токмо через три дня о сем поведали. Не попрощался, не увидел… Даже не знаю ничего!

– Так вели ее вернуть!

– Хорошая идея! – поднял к нему лицо Михаил. – Приказываю тебе, боярин Морозов, поехать в Тюмень и вернуть мою невесту из ссылки!

– Я? – растерялся его воспитанник. – Но ведь я кравчий, а не пристав! И как вернуть? Побег учинить? Сиречь коли она в ссылке, то стало быть, под надзором. Без бумаги из Разрядного приказа стражники ее не отдадут!