Государева избранница

Боярин Морозов, еще в пути расспросив корабельщиков, остановился на самом дорогом постоялом дворе. Хочешь познакомиться с зажиточными купцами – живи там же, где и они. Пару дней покрутился, осматриваясь, а затем в кабаке за трапезой обратился к трем обладающим завидными телесами и большими русыми растопыренными бородами гостям, одетым в кафтаны из солидного индийского сукна цвета молодой осоки:

– Простите, добрые люди, за любопытство. На дворе возки со слябами медными я заметил. Никак понять не могу, голландские они али английские? И странно сие, отчего металл в слитках, а не в изделиях? Не любят зело иноземцы слябы-то к нам возить! Готовые котелки, подсвечники да кубки норовят продать.

Купцы переглянулись и дружно захохотали:

– Ты откель таковой взялся, мил человек, коли вопросы подобные задаешь?!

– Вестимо, я точно чего-то не понимаю, православные, – не стал обижаться Борис Иванович и ненавязчиво распахнул кафтан, демонстрируя наборный пояс из серебряных пластин с янтарными вставками да поясную сумку с золотыми клепками, ножны, украшенные костяной резьбой; пригладил подбородок пальцами с тремя крупными перстнями, сверкнувшими индийскими самоцветами, и предложил: – Давайте, добрые люди, я вас медом стоячим угощу, а вы меня просветите?

– Чего там просвещать, мил человек? – хмыкнул один из купцов. – В Верхнетурье рудники медные уж не первый век мастера копают. Так что уж чего-чего, а меди немецкой нам тут не надобно. Своей в избытке!

– Коли в избытке, так в Москву везти надобно, – предложил боярин. – У меня в Дидилове три мельницы[10] плавильные стоят. Там ваши слябы можно хоть в котлы, хоть в стволы перелить, да тут же казне продать, благо рядом.

Торговые люди переглянулись. Снова оценивающе прищурились на незнакомца. Украшения на пальцах боярина стоили как три деревеньки в десять дворов, пояс ценою в городское подворье, сумка стоила как добротные хоромы, а каждый нож – как изба. Пожалуй, такой человек вполне способен владеть несколькими мельницами возле Москвы…

– Да ты садись, добрый молодец, в ногах правды нет! – чуть подвинулся один из толстяков. – Вот, настоечки клюквенной с нами отпробуй, покуда хозяева твой мед по погребам ищут.

– А я так полагал, отсель, окромя мехов, ничего не везут? – не стал отказываться от приглашения царский кравчий.

– Чего токмо отсюда не везут! – покачал головой другой купец. – Медь, солонину, мед, ревень, орехи, слоновую кость.

– Слоновую? – удивился Борис Иванович. – Хочешь сказать, рыбий клык?[11]

– Не-ет, – опять рассмеялись купцы. – Рыбий клык у нас в море добывают, а слоновую кость из земли копают.

– Это хорошо… – потер ладонями боярин. – На слоновую кость у меня покупатель найдется. И на медь. И на меха, кстати, тоже. С орехами, ревенем и медом не знаю. На цену смотреть надобно. Везти-то далеко!

– За цену завсегда поговорить можно, – один из купцов налил в поднесенную половым медную стопку чего-то розового и ароматного из медного кувшина. – Коли уж за одним столом оказались, надо бы и познакомиться. Мы вот с братьями Прокопием, Демидом и Агафоном из рода Антуфьевых происходим, купцы здешние. А ты из каких краев будешь?

– Вы, вестимо, и сами догадались, что из Москвы… – кивнул боярин. – Борисом меня зовут, из рода бояр Морозовых. На службе царской состою. За знакомство?

Они выпили, дружно крякнули – настойка оказалась крепенькой, и Прокопий Антуфьев резко мотнул головой, прежде чем спросить:

– Как же тебя сюда занесло, боярин?

– По служебной надобности, – пожал плечами Борис Иванович. – А коли уж занесло, я так полагаю, надо бы на обратный путь товару хорошего собрать. И если у вас тут даже медь имеется… Медь Пушкарский приказ брать станет без сомнения. Он аккурат сейчас на Яузе ствольную мельницу строит. Так что сколько металла привезу, столько и возьмет. Кого спросить, я знаю. А карманы у казны глубокие… – Боярин Морозов весело подмигнул купцам Антуфьевым.

Те переглянулись, и Прокопий снова разлил настойку по стопкам.

Беседа становилась все интереснее и интереснее…

* * *

Самый удачный разговор боярина Морозова с местными купцами случился, когда Борис Иванович сходил к здешнему воеводе, престарелому князю Ивану Куракину.

Сам Иван Семенович ничего не решал и делами интересовался мало. Известный своей службой изменнику Василию Шуйскому, он заслужил недобрую славу предателя даже среди крамольников из свиты московского душегуба, и потому был спроважен в Сибирь почти сразу после воцарения законного государя. Ссылкой его воеводство не называлось, но по сути именно таковым и являлось, ибо старика просто удалили от службы.