Государева избранница

– Кабы ты сказал мне сие полгода назад, Борис, я повелел бы заковать тебя в кандалы за неповиновение, – тяжело вздохнул царь всея Руси. – Но за минувшие месяцы я сию отговорку слышал уже тысячу раз. Мне все клянутся в преданности, Борис, но никто во всем Кремле не исполняет моей воли. Вот так же, как ты… Сказывают, службу на месте своем исполняют и отлучаться не должны. Сказывают, приказ надобен с печатью. Сказывают, Дума так повелела, а не иначе. Сказывают, меня от крамолы берегут. Я полгода приказываю, требую вернуть мою Марию! Но слышу одни токмо отговорки. И клятвы верности. Клятвы и отговорки… Как там она? Хоть бы краешком глаза посмотреть… – Юный государь скрипнул зубами. – Хотел сам к ней поехать, так не пустили! Стража за мной скакала, пока конь не выдохся. И всех людей от меня отгоняли. Как бы защищали, значит. Меня – от людей, скакуна – от сена. Туркестанец свалился, а тем временем матушка приехала и следом шла, образумиться уговаривала. Когда устал, в возок сунули и назад привезли. И лекаря вызвали. Рассудок, сказывали, помутился. Хорошо хоть, вовсе безумцем не нарекли и в собственных покоях не заперли… – Царь мотнул головой и резко поднялся. – Ладно, пошли попаримся. Веника можжевелового к сему квасу не хватает. Дабы снаружи так же яро драло, как и изнутри!

Молодые люди перешли в парилку, кравчий плеснул на камни квасом, забрался на средний полок – на верхнем лежал сам государь. Спросил:

– Нечто даже весточки никакой от Марии нет?

Царь всея Руси перевернулся на живот и ничего не ответил.

Боярин Борис Иванович поднялся, плеснул еще кваса, достал из шайки распаренный можжевеловый веник, прогулялся им быстренько по государю от шеи к пяткам и обратно, наклонился вперед и шепнул правителю величайшей державы на ухо:

– Вернуть из ссылки твою невесту я, конечно же, не смогу. Но вот письмецо доставить, коли пожелаешь… Так это легко!

* * *

Самый быстрый путь, придуманный людьми, – это, знамо, на перекладных. Скачешь во весь опор целый час, а как лошадь задыхаться начинает и пеной кровавой исходить – на яме на свежую ее меняешь и снова во весь опор несешься. На перекладных от Москвы до Нижнего Новгорода за полтора дня долететь можно. Вот токмо стоить это будет, как полтора туркестанца. Если же к сему прибавить, что Нижний на дороге в Тюмень – это всего лишь пятая часть пути, становится понятно, что скачка окажется воистину золотой. И хотя дела у боярина Морозова шли неплохо, подобная роскошь ему была не по карману.

Посему, закончив насущные дела, дав надлежащие указания приказчикам и старостам, крепко расцеловав жену, Борис Иванович обыденно поднялся в седло крепкого ногайского жеребца, в повод взял заводного, навьючив ему на спину нехитрые дорожные припасы, и поскакал на восток, заранее набравшись терпения.

Восемь часов скачка, восемь часов – выпас коня на травке, али топтание у яслей с сеном на постоялом дворе, восемь часов отдыха себе и скакунам. Да еще – замена каждый день под седлом заводного и рабочего коня, дабы сильно не уставали. Таким отлаженным за века походным обычаем молодой кравчий домчался до Нижнего Новгорода всего за неделю. Здесь немного отдохнул, попарился, потолкался на торгу, узнав сложившиеся цены и самые ходовые товары, и снова поднялся в стремя.

Еще через неделю он был в Казани, еще через две добрался до Соликамска, надолго застряв здесь из-за зарядивших дождей. И только двадцатого июля смог двинуться дальше по знаменитому Бабинскому тракту, ведущему путников через Каменный пояс. Первого августа боярин Морозов наконец-то добрался до Верхнетурья, застряв в таможенно-рыночном городе еще на неделю.

Сухопутного пути дальше не имелось. И потому хочешь не хочешь, но лошадей пришлось оставить на постоялом дворе, а самому сплавляться по реке, пристроившись за две копейки попутчиком на груженный выше бортов мешками с солью ушкуй…

Тюмень поразила боярина Морозова размерами, многолюдностью и всеобщей безалаберностью. Просторные дворы на высоком берегу реки стояли на солидном удалении друг от друга, занимая площадь примерно в половину Москвы; прямо между тынами бегали курицы и поросята, горделиво вышагивали посреди широких улиц идущие от реки гуси.

Город не город, деревня не деревня. Где-то здесь среди построек имелся монастырь, однако московский гость не увидел нигде ни единой церкви. Где-то поблизости стояла и крепость, но ее стен среди толстых высоких частоколов путник тоже не разглядел. Похоже, здешние обитатели либо совершенно не опасались вражеских нападений и Божьего гнева, либо были всецело уверены в собственной силе.

Второе походило на правду куда больше, ибо люди по улицам в большинстве прогуливались нестарые и крепкие, в потрепанных кафтанах и сыромятных сапогах, с саблями на поясах, кистенями в рукавах, а иные – и с бердышами за спиной да пистолетами в подсумке. Сиречь таковых грабить придешь – сам стриженым вернешься.