Государева избранница

Анна была старше ее на семь лет. И тоже осталась несватанной. Но если Мария в свои двадцать три уже числилась «старой девой», то тридцатилетняя Анна уже прочно перешла в «сословие престарелых тетушек». Стать женщиной, хозяйкой, матерью ей было теперь не суждено, и потому пришло время выбирать: либо отправляться в монастырь, в божьи сестры, Богу себя посвятить, либо – к кому-нибудь в тетки прибиться, в чужом хозяйстве по мере сил помогать, чужих детей воспитывать. И Анна, вестимо, склонялась ко второму.

У Марии неожиданно защипало глаза. Она вдруг поняла, что очень скоро точно такой же выбор встанет и перед ней. Ведь ей тоже никогда в жизни не выйти замуж, не стать хозяйкой, не увидеть своих детей, не надеть убруса. Так навсегда и останется пустой, никому не нужной сухостоиной. От таких мыслей кисло стало еще и в носу – боярышня зафыркала, закрутила головой, сползла чуть ниже и, оказавшись полулежа, закрыла глаза. И перед внутренним взором внезапно возник круглолицый, веселый и упитанный Федька.

«Может, и правда?.. – внезапно закралась в ее душу предательская мысль. – Может, позволить? Хоть разок испытать, каково оно… Бабой-то настоящей побыть…»

А кибитка все раскачивалась и скрипела, переваливалась с кочки на кочку, поднималась то выше, то ниже, верста за верстой одолевая далекий однообразный путь.

Спустя три дня длинный обоз боярских детей Милославских миновал Серпухов и покатился дальше.

* * *

И в тот же вечер гонец доставил на подворье бояр Всеволожских письмо, в котором рабе Божией Евфимии предлагалось дождаться восьмого августа царских рынд, каковые проводят ее в Грановитую палату на смотрины невест.

Роскошные каменные хоромы бояр Всеволожских вздрогнули, ибо юная красавица не смогла сдержать оглушающего радостного крика! От царского трона редкостную красавицу отделял всего лишь один, самый крохотный, последний шаг!

8 августа 1647 года

Москва, Грановитая палата

Смотрины невест! Ради такого события в золотую залу собрались практически все знатные люди, каковые имели право входить в Великокняжеский дворец, – от дьяков и князей и до свободных от службы боярских детей из стражи. Многие из гостей были одеты по обычаям стародавним – в тяжелые собольи шубы с шелковыми вошвами, украшенными самоцветами, в бобровые шапки – и опирались на тяжелые посохи. Однако большая часть бояр сдалась жаре и обошлась ферязами без рукавов – нарядами тоже дорогими, из расшитого золотом индийского и бухарского сукна, или опушенной мехами парчи. Однако же сия одежда оставляла открытыми хотя бы рукава и грудь и позволяла носить легкую шапку.

Впрочем, чего там ферязи? Некоторые бояре, явно подражая царскому дядьке, заявились сюда и вовсе в немецких кафтанах! Причем сам боярин Морозов, уважая традиции, надел ферязь из драгоценного пурпура и такой же пурпурный берет.

Государь тоже предпочел облачиться в мантию, явно пряча под легкой накидкой из расшитого бархата тонкую шелковую рубашку и атласные шаровары. Правда, по обычаю к мантии прилагались оплечье с самоцветами и посох, но в жару лучше носить оплечье, нежели меха.

Царские холопы, следуя составленным стряпчими Разрядного приказа местам, развели девушек в четыре ряда.

Евфимия Всеволожская попала в третью пятерку, встала второй с левого края. Исподлобья осмотрелась и скромно потупила взор – как и полагается благовоспитанной девице.

Патриарх Иосиф отслужил положенную службу, благословил государя всея Руси на правильный выбор, после чего Алексей Михайлович в полном одиночестве двинулся к красавицам, мерно постукивая посохом.

Золотая палата замерла в бездыханном молчании…

Сердце Евфимии заколотилось так, что показалось, этот стук услышат все вокруг! В груди зародился нестерпимый жар и ощутимо выплеснулся на щеки, словно бы она сунула все лицо в топку раскаленной печи.

Юный царь прошел мимо первой линии красавиц. Остановился. Двинулся дальше, простучав посохом по полу перед вторым рядом «невест», перешел к третьему. Невероятно медленно добрел до конца. Постоял. Двинулся дальше. Евфимия всей спиной ощутила, как государь прошагал позади, и даже затаила дыхание.

Алексей Михайлович постоял в конце четвертого ряда, затем вернулся к трону, встал там спиной к красавицам. Надолго задумался, повернулся, сделал несколько шагов вперед, глядя вдоль стоящих в линии красавиц. Снова подумал, вернулся. Опять прошел вперед…

Внезапно Евфимия ощутила прикосновение теплого пальца к своему подбородку. Ее лицо поднялось, а взгляд встретился с пронзительным взглядом государя.

– Как твое имя, чаровница?

Девица попыталась ответить, но от волнения у нее перехватило дыхание. Так сперло горло, что даже голова закружилась.

– Как твое имя, лебедушка?

Не дождавшись ответа, царь всея Руси показал Евфимии золотистую шелковую ленту, широко улыбнулся, сверкнув жемчужными зубами и спросил:

– Возьмешь?

Боярышня часто-часто закивала.