Государева избранница

Здесь гостьи столицы заглянули поначалу в совсем близкий скомороший балаган. Посмеялись над несколькими глумами о приключениях медведя и пахаря, медведя и попа, медведя и девки, рассказанными под бренчание домры, звон бубнов и насвистывание жалеек. Развеселившись, девицы оставили музыкантам пару копеек и пошли гулять дальше.

Съели пару кренделей с вареньем, запили киселем, после чего долго качались на гигантских качелях и кружились на вертикальной карусели, то возносясь выше крыш, то падая обратно к земле. Натешившись, свернули в торговые ряды, прошли вдоль бесконечной череды лотков, прикупив два тончайших шелковых платка и нитку жемчуга, свернули в другой проулок, там угостились пряниками с черносливом, неожиданно для всех оказавшимися хмельными. Веселенькие, сестры вернулись на торг и оказались столь безрассудны, что за пять копеек на всех согласились прокатиться на слоне, ведомом персом в атласной чалме, войлочной жилетке, пышных шароварах и сверкающих от бисера тапочках с высоко загнутыми носками.

Вернувшись домой, сестрицы отужинали копченой рыбой с капустой и хлебом – на прочие изыски их уже не тянуло – и отправились почивать.

Новое утро принесло новую надежду: боярин Илья Милославский и князь Дмитрий Долгорукий хорошо отоспались, взбодрились еще до рассвета квасом и густым мясным студнем, а потому были готовы исполнить свое давешнее обещание.

Разумеется, обе семьи по такому случаю оделись в самые лучшие одежды. Князь Долгорукий – в соболью шапку, суконные штаны и лиловую косоворотку из китайского шелка, в украшенные бисером сапоги. На плечах его лежала бархатная ферязь, вышитая золотой нитью. Желтый рисунок складывался в стебли и листья, причем каждый из листиков украшала на кончике небольшая жемчужина. Боярин Милославский ограничился атласной рубашкой, добротными шерстяными штанами и яловыми сапогами, зато сверху накинул подбитый куницей плащ, позволяющий спрятать под хорошими мехами достаточно скромное одеяние.

Сестры Милославские нарядились в лучшие сарафаны: парчовый верх, бархатные юбки; спрятали волосы под вовремя купленными шелковыми платками. На их груди сверкали жемчужные и самоцветные ожерелья, в ушах поблескивали серьги, по рукавам змеилась бисерная вышивка, перста украшали золотые кольца. Сравниться с гуляющими в Кремле знатными княгинями провинциалкам было, понятно, не по силам, но выглядели боярышни вполне достойно.

Выпив для пущей бодрости по кубку вина, Долгорукие с Милославскими и отправились в Кремль – людей посмотреть да себя показать; в священном месте службу отстоять.

Главная твердыня Руси, как и сам Успенский собор, оказался на удивление полупустым. Москва огромна, ходить каждый день к заутрене в Кремль хватало терпения немногим. Тем паче в обычный будний день, к обыденной службе. На неделе государь редко заглядывал в храм, предпочитая молиться в своих покоях. А коли на службе нет царя всея Руси, зачем вставать затемно и отправляться в такую даль, коли можно сходить в домовую церковь или просто опуститься на колени перед иконой в красном углу?

Однако даже и в полупустом соборе за местами следовало следить со всем тщанием. Все же главный храм державы, предназначенный для самых знатных людей Руси. Встанешь слишком близко к алтарю – может случиться скандал с людьми из семей Мстиславских, Воротынских или Оболенских. Встанешь далеко – сам среди слуг и детей боярских окажешься, тоже позор. Ведь в будние дни в Успенский собор даже холопы дворцовые молиться приходят, держась, разумеется, у самой дальней стены. С ними рядом попасть – урон немалый для всей родовой чести!

Поэтому князь Дмитрий Долгорукий с супругой остановились примерно в пяти шагах от аналоя, сместившись немного влево. Бояре Милославские пристроились рядом с ними – не в силу родовитости, но как княжеские спутники. Тем паче что особо знатных людей, готовых оспорить у боярских детей таковое право, рядом и позади видно не было. Везде и всюду – самый обычный, простецкий служилый люд…

* * *

Боярин Борис Иванович вошел в покои государя вместе с патриархом и подьячими от Посольского и Конюшего приказов: боярами Алмазом Ивановым и Афанасием Матюшкиным. И застал Алексея Михайловича стоящим у распахнутого окна.

– Ты уже поднялся, государь?

– Я не могу заснуть, дядька, – покачал головой восемнадцатилетний властитель великой державы. – Всякие мысли постоянно в голову лезут, беспокойство. Вдруг я выбрал не ту? Вдруг иные были милее, но я просмотрел? Или лучше… Ведь я выбрал ее на всю жизнь! И сего выбора более уже никогда не изменить…