Государева крестница

— Ты что говоришь-то... да как те на ум могло такое взбрести? Чтобы государь!.. Я не про то, как он своего лекаря видит, то ихнее дело, промеж себя пущай и разбираются. Однако, чтобы Елисей Настю мою для государя промышлял?! Опомнись, Андрей Романыч, это ж надо ума лишиться — такое помыслить! Она ведь...

Он запнулся, словно не решаясь договорить, потом решительно махнул рукой:

— Ладно уж, от тебя тайного быть не должно! Никому доселе не говорил, тебе скажу! Настёна-то наша — крестница государева...

Тут уж Андрею пришёл черёд застыть от изумления.

— Как то есть крестница? — спросил он не сразу.

— Да вот так, зятёк! Божатко её — сам царь-батюшка Иоанн Василия!

— Это что ж... — Андрей не мог найти пригодных к случаю слов, — ты... в кумовья к нему напросился?

— Я?! Да как те помыслиться такое могло! Я что, о двух головах, чтобы государю в кумовья лезть? Сам же он и вызвался, у меня, вишь, хозяйку тогда Бог прибрал, оно в один день и вышло — её на погост везти, а поп крестины назначил...

Выслушав, как оно тогда получилось с Настиными крестинами, Андрей и вовсе перестал что-либо понимать. Одно ясно стало: «сватовство» замышлено не для государя — даже ведьмин внук на такое не посягнёт, распалиться похотью на крёстную дочь! Андрей почувствовал, как немного отлегло от сердца, всё-таки самое страшное оказалось наваждением. Однако для кого тогда хлопочет Бомелий?

— Просто голова кругом идёт! — воскликнул он. — Ладно, Михалыч, Настю дожидаться не стану, мне ещё к полковнику надо. Насчёт же Бомелия помыслим, как его окоротить. Есть у меня один человек... Помыслим! Одно хочу сказать: Боже тебя упаси государю хоть слово про него молвить. Бомелию то лишь на пользу пойдёт. Само собой, и про Годунова молчать надо... что он ко мне тогда приезжал. Да ты это и сам понимаешь...

Выехав со двора, он привычно поворотил вправо, на Китай-город, но тут же дёрнул левым поводом, заставив присевшего на задние ноги Орлика крутануться на месте. Нетто добежать до храма? Тут недалеко, и служба, похоже, вот-вот завершится — заодно и проводил бы до дому... Да нет, неловко будет, Юхим когда уж доложил, что вернулись. А вдруг там и впрямь что неотложное? Зря-то боярин не стал бы выкликать из Коломны... Ладно, с Настёнкой — завтра, лишнюю ночку прождёт, то не беда!

В кремль он въехал через Никольские ворота — двор Годунова был расположен тут же, у стены, возведённой вдоль берега Неглинки. Его уже ждали — сразу повели в палаты. Андрей даже заробел слегка, представив себе, как гневается заждавшийся Димитрий Иванович. Тот, однако, не гневался — встретил приветливо, тотчас велел подавать ужин.

— К Фрязину заезжал? — спросил он понимающе.

— К нему... Настю хотел повидать, да разминулись — к вечерне ушла с мамкой.

— У них там... ладно ли?

— Слава Богу. Димитрий Иванович... не знаю, толком ли сделал, а только я ему рассказал. Ну про Бомелиево-то сватовство! Теперь вот голову себе ломаю, — может, не надо было? Ежели ты ему про то не стал говорить...

Годунов помолчал, концом ножа обводя узоры на скатерти.

— Из опаски не говорил, — сказал он наконец. — Никита своеволен и на язык невоздержан... Мог сорваться, большой беды натворить. А что ты ему сказал — оно и ладно, теперь чего уж! Я, Андрей Романыч, для чего тебя из Коломны выкликал... Худо тут всё оборачивается с этим... сватовством, как ты называешь. Надобно вам обоим из Москвы бежать, и неотложно.

Андрею подумалось, что ослышался.

— Бежать из Москвы — нам? Из-за этого... недоноска шелудивого мне, Лобанову, Москву бросить? Воля твоя, боярин, однако такие шутки шутить...

— Понимаю, Андрей Романыч, тяжко тебе такое слушать. Только пойми, что и вымолвить о том мне было не легше. А бежать вам надо не из-за недоноска. Если бы! Ты что, доселе не догадался, кому твоя Настасья Никитишна понадобилась?

Андрей усмехнулся невесело:

— Как не догадаться! Жутко было домысливать, а иначе не складывалось, — оно и убогому понятно, что не для себя Елисей хлопочет. Да только я нынче такое узнал, что старая-то догадка зряшной выходит...

— И что же ты такое узнал? От Никиты, смекаю?

— От него... Настёна-то чья, мыслишь, крестница?

Годунов подумал, пожал плечами:

— Мне почём знать, кто её от купели воспринимал. О том ли сейчас речь!

— О том, Димитрий Иванович! Ибо восприемником её был великий князь Московский, царь всея Руси и прочая и прочая...

Постельничий усмехнулся, покачал головой:

— Это тебе тестюшка поведал? Да, видать, крепко вы с ним к винцу-то приложились на радостях, со свиданьицем...

— Капли во рту не было, вот те крест! — Андрей истово перекрестился. — И неужто он спьяна мог бы налгать такое? Кому в голову придёт! А оно ведь как тогда получилось...

Постельничий выслушал историю Настиных крестин с недоверчивым видом, потом сказал:

— Никита, говоришь, жену в тот день хоронил, так его там, выходит, не было, когда крестили?

— Его не было, так я понял. Вроде мамка с ней туда ездила — возок, говорит, прислали, после в том же возке и обратно привезли...