На следующий день присланная за ним колымага доставила Лурцинга в кремль. Приём проходил в подчёркнуто деловой обстановке: Приказная палата была лишена каких бы то ни было украшений, если не считать обычного образа в недорогом, тусклом от времени окладе, могущественный дьяк сидел за длинным дубовым столом, заваленным бумагами, на дальнем конце которого прилежно скрипели перьями двое подьячих. Лурцинг сел напротив, чуть поодаль примостился на скамеечке толмач, которого он взял с собой, не полагаясь на собственное знание тонкостей языка. После обычного обмена любезностями, вопросов о здоровье и условиях содержания посольства — довольно ли получают кормов и питья и не терпят ли в чём обиды и утеснений — печатник поинтересовался, не вызваны ли их хлопоты о судьбе бывшего магистра заботой о нынешнем бедственном состоянии ордена и как он, доктор Лурцинг, представляет себе будущее братства.
— Хотелось бы также услышать, — добавил Висковатый, — что по сему поводу мыслит сам Бевернов... не как посол великого магистра из Пруссии, но как комтур славного ордена Ливонского.
Толмач перевёл, Лурцинг подумал и развёл руками:
— Освободить магистра мы просим единственно из христианского сострадания, не более того... Он уже в преклонных летах, и старому человеку тягостно окончить жизнь в чужом краю. Что касается другого вопроса, то превосходительному канцлеру известно, что славного Ливонского ордена больше нет, а посему можно ли говорить о его будущем?
Висковатый выслушал перевод, задумчиво вертя на пальце перстень с крупной жуковиной.
— Отчего ж нельзя, — сказал он. — От человека порушенное человеком же и воззиждено быть может. В воле великого государя было сокрушить орден, понеже он в пыхе и гордыне своей дерзнул подъять оружие супротив его, великого государя, державы... наущением Папежа Римского.
Лурцинг подумал, что орден уже более ста лет не пытался «подъять оружие» против кого бы то ни было, тем более по наущению Папы. Огрызался, поелику возможно, это да; но «пыхи» давно не было и в помине. Разумеется, напоминать обо всём этом Висковатому было излишне.
— Ныне же, — продолжал тот, — нет более причин нам враждовать и помнить старые обиды. Тебе, дохтур, ведомо, должно быть, как милостиво принял великий государь магистра Фирстенберга, пожаловал его малым поместьицем... покуда не решится дальнейшее. И вот о чём надобно неотложно помыслить: на орденские земли зарятся и литовцы с ляхами вкупе, и даже свей пожаловали, от Нарвы до Пернова весь северный край прихватили вместе с Ревелем, то бишь Колыванью. Земли то исконно русские, ещё от Ярослава, но не время ныне касаться древней гистории... Орден владел Ливонией триста лет, льзя ли про то забыть? И народец местный вам ведом, эсты и ливы издавна живут по орденским законам, обвыкли уж, и посадские в городах, и пахотный люд. Нам теперь свои порядки там ставить непросто будет, мыслю. Наместников одних сколь понадобится, толмачей...
Смехотворный довод, подумал Лурцинг, почесав нос, чтобы не улыбнуться. В толмачах ли дело!
— Мы не враги ордену, — повторил канцлер. — И нам прискорбно видеть, как ныне ливонские рыцари унижены пред прусскими, милости ради принявшими их к себе. Приличествует ли сие братству меченосцев? Великий государь может воззиждеть орден под своею протекцией, буде магистр даст ему, великому государю и царю Иоанну Васильевичу, крестное целование на дружбу и покорность. На веру вашу посягать бы не стали, в том вы вольны — пребывать ли в римской, перейти ли в Люторову... как уже многие средь вас, слыхать, попереходили. Оно и к лучшему, понеже пастыри люторские не столь злопыхательны противу истинной православной веры, нежели папежские ксёндзы.
— Как господин канцлер мыслил бы в таком случае отношения между орденом и Святейшим престолом?
— Угодно вам признавать Четвёртого Пия своим духовным главою, и в том вы вольны — я уж молвил. В делах же светских надлежит делать, что указано будет от великого государя... как то в обычае повсеместно, кою бы державу ни взять. Воля властителя непререкаема для подданных не токмо в кесарских землях и королевских, но и в тех краях, что управляются без помазанника, богопротивно избирая правителя земским собором.
— Возродить орден под московским протекторатом, — задумчиво сказал Лурцинг. — Но кто мог бы взять на себя такую задачу?
— Про то великий государь будет говорить с самим магистром. Буде Фирстенберг согласится...
— Он слишком стар, господин канцлер.