– Ишь ты, – расплылся в улыбке князь. – Хорошо коли наука впрок идет. Ну-ка повторите-ка ещё разок.
– Mens sana in соrроrе sano – avis rаrа[37]
, – запинаясь повторил Никишка, латыни пока не понимавший, но ухитрившийся запомнить слова учителя.– Экие молодцы!
Договорив, князь протянул сыну руку, а пока тот почтительно целовал её, шепнул на ухо:
– Вели Авдотье чистую пару белья дать твоему приятелю.
– Всё исполню батюшка.
Потом вдоволь напарившихся сорванцов усадили за стол и принялись потчевать, причем старая боярыня оставила мужа и старших сыновей и сама подкладывала проголодавшимся школярам лучшие куски.
– Худенькие какие стали, – причитала она, – в чём душа только держится, ведь одна кожа да кости!
Потом их чистых и осоловелых от съеденного уложили спать вместе на полатях, после чего они сразу задрыхли и не проснулись даже к заутрене. Видимо княгиня пожалела школяров и взяла этот грех на себя.
– Ваньша, просыпайся! – услышал чей-то шепот Никишка и осторожно приоткрыл глаза.
Рядом с ними стоял молодой человек в нарядном кафтане с золоченым двуглавым орлом на груди, в котором он сразу признал старшего брата своего приятеля – княжича Петра Пожарского, служащего в царских рындах.
– Ваньша, вставай, – продолжал теребить он младшенького, но тот лишь нечленораздельно мычал и пытался сильнее завернуться в рядно.[38]
– Да, просыпайся же ты лежебока!– Что случилось? – не выдержал Анненков.
– Да так, дело у меня к нему, – уклончиво ответил Петька, очевидно, не желая посвящать в свои замыслы посторонних. – Пособить надо…
– Холопам прикажи, – недовольным голосом буркнул младший брат, и попытался зарыться головой в подушку, но не тут-то было.
– Водой оболью! – посулил лежебоке княжич.
– Матушке пожалуюсь! – огрызнулся Ванька.
– Может, я на что сгожусь? – застенчиво предложил уже совсем проснувшийся Никишка.
– А справишься? – с надеждой в голосе спросил рында.
– Так смотря с чем, – пожал плечами мальчик.
– Письмо отнести надо человеку одному, – лихорадочно зашептал Пётр. – Отнеси, сделай милость, а уж я в долгу не останусь!
– Ладно, – согласился Анненков. – А куда?
– В слободу стрелецкую. Там терем большой, а внизу лавка. Не ошибешься.
– Ну хорошо, а отдать-то кому?
– Дочери стрелецкого головы Пушкарева – Марье. Только лично в руки передай, а то беды не миновать!
– Да как же я её узнаю? – испугался Никишка.
– Узнаешь, – мечтательно закатил глаза княжич. – Ибо на всей Святой Руси нет девушки краше…
– Сделаю, – согласился мальчик.
– Вот спасибо, – обрадовался Пожарский. – Век за тебя буду Бога молить!
– Только это…
– Что?
– Денег бы, хоть полушку[39]
, – помялся школяр. – А то в лавке спросят, чего пришел, а сказать-то и нечего будет.– Верно, – согласился рында и, вытащив из поясной сумки монетку, протянул своему гонцу. – Держи алтын. Прикупишь чего-нито на свои надобности, а оставшееся себе оставь, за услугу.
– Не возьму! – насупился школяр. – Анненковы николи не нанимались…
– Тогда возьми в долг.
– Ты еще в холопы предложи запродаться!
– Ну ладно тебе, – поспешил успокоить его молодой человек. – Давай так, я её уронил, а ты нашел. В том чтобы найти урону чести нет!
– Ну, хорошо, – скрепя сердце ответил Никишка, уже жалея, что согласился.
Правда, сразу отправиться выполнять поручение молодого Пожарского не получилось. Едва школяры поднялись, княгиня взяла их в оборот и, заставив прежде умыться, усадила за стол, на котором уже стояли полная миска пышущих жаром оладушков и чашка с медом, а в придачу к ним крынка парного молока. После такого плотного завтрака идти никуда не хотелось, но измученный ожиданием Петька так жалобно смотрел на Никишку, что волей-неволей пришлось идти выполнять обещание.
– Матушка, мы пойдем, погуляем? – спросил Ванька княгиню.
– Ишь чего удумал, – возмутилась та. – Сколь дён дома не был, а едва порог переступил, так и смотрит, как бы со двора улизнуть!
– Матушка, мы недолго, – принялся канючить хитрец.
– Ну, коли недолго, так погуляйте, – сжалилась княгиня. – Только далеко не уходите!
Получив дозволение, мальчики бросились одеваться в свои монашеского вида школярские зипуны и скуфейки[40]
. Выйдя в таком виде на улицу, они бросились бежать к Стрелецкой слободе.– Вань, – запыхавшись от быстрого бега, спросил приятеля Никишка. – А почто твой брат и впрямь холопа с запиской не отправил?
– Да как же он её отправит, – ухмыльнулся дружок, – когда батюшка всем слугам строго-настрого запретил таковые поручения от него исполнять!
– А сам?
– А самому ему на службу в Кремль уже пора. Да и рынду царского сразу заметят, понимать надо. Ладно, бежим быстрее пока нас не хватились, а то батюшка догадается, что мы с тобой Петькины письма носим, не возрадуемся! Уж я-то точно.