Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Пример подавали вожди. На склоне лет В. М. Молотов вспоминал, что сам он всегда предпочитал «Цоликау-ри» и «Оджалеши», Ворошилов — «Перцовку», Рыков — «Старку». Правда, Сталин пил весьма умеренно и до конца дней оставался поклонником замечательных грузинских вин и шампанского. Однако вождь сделал традицией ночные совещания-попойки высшего руководства страны, описанные его дочерью Светланой: «Отец пил немного; но ему доставляло удовольствие, чтобы другие пили и ели, и по обычной русской привычке гости скоро выходили из строя. Однажды отец все-таки много выпил и пел народные песни вместе с министром здравоохранения Смирновым, который уже совсем едва держался на ногах, но был вне себя от счастья. Министра еле-еле уняли, усадили в машину и отправили домой. Обычно в конце обеда вмешивалась охрана, каждый прикрепленный уволакивал своего упившегося охраняемого. Разгулявшиеся вожди забавлялись грубыми шутками, жертвами которых чаще всего были Поскребышев и Микоян, а Берия только подзадоривал отца и всех. На стул неожиданно подкладывали помидор и громко ржали, когда человек садился на него. Сыпали ложкой соль в бокал с вином, смешивали вино с водкой. Отец обычно сидел, посасывая трубку и поглядывая, но сам ничего не делал. Но он же следил, чтобы участники не пропускали ни одного тоста, поскольку считал нужным проверить людей, чтоб немножко свободней говорили». Интересно, что то же самое говорили про Ивана Грозного. Когда подошло время сделать «железного» наркома внутренних дел Н. И. Ежова «козлом отпущения» за волну «большого террора» 1937–1938 гг., Сталин обвинил недавнего любимца в моральном разложении и пьянстве^{534}.

С политического Олимпа питейно-застольные традиции распространялись вниз. Нельзя выделить ни одной общественной группы, где бы они не получили широкого распространения. Начиная от колхозного крестьянства, характерной чертой быта которого стало самогоноварение, до столпов режима (Жданова, Щербакова) и известных представителей советской интеллигенции (достаточно вспомнить судьбы А. Толстого, А. Фадеева, М. Светлова, В. Высоцкого) выпивка прочно становилась атрибутом советского образа жизни, постепенно увеличивая за истекшие десятилетия свой удельный вес и престиж.

Складывавшаяся с тех пор система работы с кадрами ориентировалась прежде всего на «выдвиженцев»-исполнителей с безупречным происхождением, не обремененных излишним образованием. Новый тип советского деятеля достаточно отчетливо охарактеризовал еще Н. И. Бухарин, выступая в 1926 г. на X Московском губернском съезде РКСМ: «Если нужно ловко сказать какую-нибудь приветственную речь, пустить табак в глаза, обойтись без прямого ответа по сути дела, обойти своего противника без соответствующих знаний, хорошо уметь носить портфель, уметь организовать одну группу лиц против другой группы лиц, сообразить насчет всех организационных комбинаций, ловко провести собрание, чтобы трещало у всех в голове — все это умеем на 100 %»^{535}.

Новый стиль партийно-хозяйственного руководства требовал агрессивно-нажимных способностей и безусловного проведения «генеральной линии» в любой сфере, независимо от степени компетенции. Партия (превращенная, по меткому определению Сталина, в «своего рода орден меченосцев внутри государства советского») строилась на основе строжайшей централизации в условиях постоянного напряжения борьбы с «врагами», внезапных перетрясок и перемещений.