Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Трудно говорить и о сколько-нибудь реальном влиянии неуклюжих «установок» пропаганды трезвости, подобных тем инструкциям Госкино, которые предписывали В. Шукшину изменить сценарий фильма «Печки-лавочки»: «В сценарии несколько раз показывается, что герой выпивает, а это значит, что в фильме он почти все время будет пребывать «под парами». Режиссеру будущего фильма следует подумать над тем, чтобы картина не стала пропагандистом дурной наклонности, против которой наше общество должно вести активную и непримиримую борьбу…»^{595}.

Но и новая кампания, несмотря на более широкую программу, оказалась мертворожденной. Сложившаяся в СССР экономическая система исчерпала к тому времени возможности своего развития: с 1971 г. шло неуклонное падение важнейших экономических показателей (темпов роста национального дохода и производительности труда). С середины 60-х гг. начал снижаться и удельный вес расходов на социально-культурные нужды; в итоге к 1985 г. на просвещение и здравоохранение тратилось меньше, чем в 1940 г. Советская экономика оказалась не в состоянии обеспечить прирост товаров и услуг, призванных «связать» алкогольные расходы населения, и осуществить декларируемые социальные программы. Не позволил отказаться от притока «пьяных» денег в казну и растущий с конца 60-х гг. дефицит бюджета, что признал в 1990 г. тогдашний министр финансов В. С. Павлов. Предусмотренного сокращения продажи низкосортного пойла так и не произошло.

Стремление к «полному удовлетворению потребностей населения» в продовольствии и прочих товарах на практике обернулось массовым производством новых сортов водок («Старорусская», «Пшеничная», «Сибирская») и недоброй памяти крепленых вин типа «Рубин», «Солнцедар», «Кавказ». Интересно, что выпуском последних занялись на предприятиях многих ведомств, в том числе Министерств черной металлургии, лесной и даже угольной промышленности. Проходившая в 1979 г. проверка около 3 тысяч винзаводов завершилась решением закрыть 519 из них по причине опасности их продукции для потребителя. Но и она неизменно находила сбыт, поскольку системе отечественной торговли для выполнения плана было невыгодно продавать натуральные вина, в два раза уступавшие по цене забористым крепленым «портвейнам».

Такая ценовая политика находила полную поддержку в Министерстве финансов. Его руководители в том же году официально разъяснили коллегам из Министерства пищевой промышленности, что предусмотренное ими увеличение продажи сухого вина означает потерю для товарооборота 120 миллионов рублей^{596}.

Но к началу 80-х гг. и этот источник бюджетных поступлений оказался мал. Несмотря на стремление к стабильности цен, характерное для брежневского режима, пришлось в 1981 г. вновь поднять цену на водку до 5 руб. 50 коп. (при себестоимости 28 коп.) — что, впрочем, не вызвало никакого социального протеста и воспринималось с известным юмором:

«Водка стала 6 и 8,
Все равно мы пить не бросим.
Передайте Ильичу
Нам и 10 по плечу».

Судя по позднейшим признаниям В. С. Павлова, реакция «масс» была услышана: осенью 1982 г. подготовлены соответствующие документы о повышении цен. Но помешала смерть Брежнева, а его преемник не счел возможным начинать свою деятельность со столь жесткой меры^{597}. Вероятно, поэтому памятная кампания по борьбе за трудовую дисциплину («от рабочего до министра») сопровождалась появлением в 1983 г. гораздо более популярной новинки — дешевой водки — «андроповки».

Дело обстояло не только в необходимости для бюджета многомиллионного питейного дохода. Неумеренное питие поддерживали и другие условия социального порядка (уравниловка, растущее отчуждение человека от реального участия в экономической и политической жизни, максимальная заорганизованность любого проявления общественной деятельности), вызывавшие на закате советской системы уже не массовый энтузиазм, а пассивное неприятие и стремление «выключиться» из мира «реального социализма», где лозунги разительно отличались от действительности.