Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Хлопоты доставляли и преподаватели. В 1761 г. Академия рассматривала вопрос о назначении студента Петра Степанова учителем арифметики в академическую гимназию и сочла возможным решить его положительно, с успокоительной резолюцией, что пьянство кандидата «порок не природный, то может быть что исправится». При подобных воспитателях и ученики вели себя соответственно: в 1767 г. «будущие Ломоносовы» (по выражению самого ученого) подожгли гимназию. Не случайно московские студенты той эпохи принимали по вступлении в университет особую присягу, обязываясь «жить тихо, благонравно и трезво, уклоняясь от пьянства, ссор и драк… паче же всего блюстись подозрительных знакомств и обществ, яко опаснейшей заразы благонравию..»^{169}.

Ситуация и в просвещенные времена Екатерины II (1762–1796 гг.) менялась мало. «Руководство учителям» созданных по реформе 1782–1786 гг. народных училищ требовало от педагогов благочестия, воздержанности от пьянства, грубостей и «обхождения с непотребными женщинами». Учеников запрещалось бить за «худую память» и «природную неспособность» (за остальное можно?) и ругать «скотиной» и «ослиными ушами». Но судя по многочисленным мемуарным свидетельствам, школьные учителя именно так себя и вели.

Воспоминания учеников той поры рисуют не слишком благостный облик их воспитателей: «Учителя все кой-какие бедняки и частию пьяницы, к которым кадеты не могли питать иного чувства, кроме презрения. В ученье не было никакой методы, старались долбить одну математику по Евклиду, а о словесности и о других изящных науках вообще не помышляли. Способ исправления состоял в истинном тиранстве. Капитаны, казалось, хвастались друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечёт кадет», вспоминал годы учебы в элитном Морском корпусе декабрист барон В. И. Штейнгейль. А вот портрет провинциального вологодского педагога; «Когда был пьян, тогда все пред ним трепетало. Тогда он обыкновенно, против чего-нибудь, становился перед ним, растаращив ноги, опершись кулаками об стол и выпучив глаза. Если ответ был удовлетворительным, он был спокоен; но если ученик запинался, тогда ругательства сыпались градом. «Чертова заслонка», «филин запечной», «кобылья рожа» и подобные фразы были делом обыкновенным. Дураком и канальей называл он в похвалу»^{170}.

В 1814 г. министр народного просвещения граф А. К. Разумовский издал специальный циркуляр с признанием, что вверенные ему учителя «обращаются в пьянстве так, что делаются неспособными к отправлению должности, за что должны быть уволены без аттестата, да сверх того еще распубликованы в ведомостях». Но и такая мера, не всегда помогала: профессия учителя была в те времена отнюдь не престижной, и вчерашние семинаристы — учителя не имели возможности приобретать нужные знания и хорошие манеры.

В XVIII веке вино по-прежнему считалось целительным средством. Его выдавали солдатам и матросам в военных госпиталях. Тот же Посошков «ради здравия телесного» рекомендовал ежедневно принимать «чарки по 3 или 4… а если веселия ради, то можно выпить и еще столько», т. е. 400–800 г 20-градусной водки, поскольку чарка XVIII в. примерно равна 120 г.

Алкоголь входил и в обязательный рацион, животных царского зверинца. Доставленным из Ирана к петербургскому двору слонам после купания в Фонтанке полагался в 1741 г. завтрак с сеном, рисом, мукой, сахаром, виноградным вином и ежедневной порцией водки лучшего качества, поскольку простая оказалась «ко удовольствию слона не удобна».