Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Конечно, увеличение количества трактиров, кухмистерских и т. д. отражало процесс развития городской публичной жизни: необходимы были пристанища для приезжих, места для общения и деловых встреч. Однако несомненно и то, что спиртное в XVIII–XIX веках стало ближе и доступнее потребителю. Даже в самом Кремле в XVIII столетии находились два кабака: «Неугасимая свеча» у Царь-пушки и «Каток» у Тайницких ворот. В старой столице громкую славу имели заведения-«фартины», известные под названиями «Плющиха», «Разгуляй», «Агащка», «Татьянка», заходить в которые не всегда было безопасно^{174}. Но куда было идти, к примеру, «работному» с Ярославской мануфактуры Ивана Затрапезного после 16-часового рабочего дня с каторжным режимом подневольного труда, как не в ближайший кабак, где можно отвести душу и получить от бывалых людей совет: «Воли вам пошалить нет, бьют вас и держат в колодках, лучше вам хозяина своего Затрапезного убить и фабрику его выжечь, от того была б вам воля»^{175}.

«Для пользы одного дворянства». Умножение кабаков было тесно связано с общей социальной политикой правителей послепетровской России, направленной на усиление крепостного гнета при расширении дворянских «вольностей», насколько это было возможно в рамках российской политической системы.

Указом 1728 г. впервые монопольное право на винокурение предоставлялось одним только помещикам, а из прочих сословий — лишь подрядчикам на казенные заказы^{176}. Правда, выполнен он не был: дворянские винокурни еще не могли в полной мере обеспечить растущие потребности кабацкой торговли. Однако наиболее дальновидные представители шляхетства уже понимали, какую огромную выгоду сулит им новый бизнес.

В царствование Елизаветы Петровны в Сенат был подан проект «О прибыли государственной казны от продажи хлебного вина». Его безымянный автор полагал нормой, если «трезвый человек выпьет в один день четверть крушки простого вина, а водки осьмую часть крушки, а таких частей в ведре 32». Из таких расчетов выходило, что даже этот трезвый в год должен употребить не менее И ведер вина. Далее 11 ведер были умножены на примерную численность податных мужских «душ» (10 миллионов чел.) вышло 110 миллионов ведер; а если считать «с бабами» — то уже 220 миллионов! Правда, затем автор спохватился — вспомнил, что дети еще не пьют; но все же был уверен в наличии не менее «14 миллионов питухов», которые должны принести казне по крайней мере 38 миллионов руб. прибыли^{177}. Цифры для того времени назывались фантастические (весь бюджет насчитывал в те годы 12–14 миллионов руб.); но они показывают, что перспектива была оценена верно.

На практике именно в царствование Елизаветы в финансовой политике государства наметилось перенесение тяжести налогообложения с прямых налогов на косвенные. С подачи известного государственного деятеля той эпохи П. И. Шувалова в 1740 — 1750-х гг. несколько раз были повышены цены на вино. Тогда же, в середине века, параллельно с полным оформлением крепостного права утвердилась и дворянская монополия на производство спиртного при исключительном праве казны на его продажу. В 1740 г. окончательно было запрещено винокурение церковным властям и монастырям. Указы 1754–1755 гг. предназначали этот вид доходов исключительно для дворян.

Всем недворянам-заводчикам предлагалось немедленно продать или сломать свои заведения. Дворяне же и классные чиновники по указу 1755 г., помимо поставок в казну, имели право выкуривать для себя определенное количество водки соответственно чину по Табели о рангах: «первого класса тысяча, второго 800, третьего 600, четвертого 400, пятого 300, шестого 200, седьмого 150, осьмого 100, девятого 90, десятого 80, первого на десять 60, второго на десять 40, третьего на десять 35, четвертого на десять 30; и для курения того вина кубы и казаны клеймить в число вышеписанной препорции»^{178}.

Окончательно новый порядок был закреплен в 1765 г., когда одновременно появились указ о передаче кабаков во всех регионах, кроме Сибири, на откуп с торгов на каждые 4 года и «Устав о винокурении». Этот документ впервые давал подробное обоснование государственной питейной монополии и деятельности ее агентов откупщиков.