Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России

Светские власти, помимо приведенной выше декларации о запрещении пьянства, ограничивались распоряжениями об отправлении «заобычных» пьяниц (кто «более времени в году пьян нежели трезв») в смирительный дом до исправления или приказывали не называть питейные дома «казенными»^{198}. Более или менее энергично велась только борьба с «корчемством», возложенная на учрежденную при Анне Иоанновне городскую полицию. Ей энергично содействовали сами откупщики: по условиям договора с казной («кондициям») они имели право даже обыскивать «со всякой благопристойностью» багаж приезжавших в город дворян. В Москве был даже построен специальный Камер-коллежский вал с заставами, который должен был помешать провозу в город «нелегальной» водки. Только в одном 1752 г. было арестовано 12 000 торговцев, и в ряде случаев «корчемные команды» откупщиков встречали вооруженное сопротивление не менее организованных конкурентов.

Однако ни поощрение доносчиков половиной стоимости конфискованных «питей», ни назначение специальных «выемных голов», ни усилия самих откупщиков и их вооруженной стражи, ни огромные штрафы в 200–500 рублей и конфискации вотчин, «дворов, животов и лавок и всяких торговых промыслов и заводов вечно, у кого что ни есть», не могли искоренить это явление, которое власти обнаруживали даже в полках лейб-гвардии. Многочисленные распоряжения такого рода (лишь при Екатерине II их было издано более 20) оказывались безуспешными, поскольку «корчемство» порождалось постоянно возраставшими ценами на казенное вино. К тому же конфискованные средства производства — «винокуренные кубы» — сразу выставлялись для продажи и попадали в руки других будущих корчемников.

Прочие правительственные меры — запрещения торговать водкой и вином «в распой» и устраивать питейные дома на главных улицах, указы о «недозволенна пьяным вздорить по улицам», регламентация времени работы кабаков применялись от случая к случаю и весьма непоследовательно. Так, если в 1746 г. было предписано «в Санкт-Петербурге по большим знатным улицам, кроме переулков, кабакам не быть», то уже в 1762 г. виноторговцы добились издания нового распоряжения «о бытии в Санкт-Петербурге кабакам по-прежнему». Как правило, все подобные меры касались лишь частностей и, по сути дела, ничем не ограничивали казенную монополию и даже укрепляли ее, когда правительство Елизаветы в 1755 г. приказало закрыть в столице «герберги» иностранных купцов-виноторговцев по просьбе их отечественных конкурентов — откупщиков-«компанейщиков». В лучшем случае нельзя было устраивать питейные заведения близ церквей и кладбищ или в домах, «в коих помещены народные училища», хотя едва ли подобные распоряжения строго исполнялись на деле^{199}.

Пожалуй, только вспыльчивый император Павел I (1796–1801 гг.), если верить рассказу Болотова, не терпел «винного духа» и был настолько возмущен пьянством в гвардии и наглым грабительством столичных кабатчиков, что временно запретил в столице продажу спиртного. Он же в 1800 г. потребовал: женщин, «обращающихся в пьянстве, непотребстве и распутной жизни, какие есть и впредь оказываться будут в столицах, отныне отсылать прямо на Иркутские фабрики», куда и были отправлены несколько десятков изловленных полицией «работниц» столичных злачных мест, преимущественно солдатских жен^{200}. Впрочем, на состояние общественной нравственности и общий рост питейных доходов этот эпизод никакого влияния не оказал.

Вступая в новый век. Девятнадцатое столетие Россия встретила очередным расширением масштабов кабацкого дела с учетом классово-сословной дифференциации общества. В 1805 г. был открыт первый в России «ресторасьон» при «Отеле дю Норд» на Офицерской улице, «где можно иметь хороший обеденный стол, карточные столы для позволенных игр, лучшие вина, мороженое и прохладительные напитки всякого рода; тут же можно иметь по заказу обеденный стол для 100 особ»^{201}. Вслед за ним появились и другие подобные заведения «Бон гурмон», «Билль де Бордо» и прочие.