Государевы конюхи

— Говорите, а не то до батьки с матерью дойду, — пригрозил Стенька. — Они-то с вас шкурку спустят! До Рождества присесть не сможете!

Грешные внучата глядели в землю.

— Ну? Мне это недолго!

Парнишки словно воды в рот набрали.

— Кроме вас, вынести вору харю было некому. Вы лишь и держали зло на деда. И знали, где она, харя, у него лежит. Вы же знали, что скоро за той харей кто-то прийти должен. И что деньги деду вперед были заплачены — знали!

Все это Стенька выпаливал наобум в надежде, что из дюжины обвинений хоть одно окажется верным.

— Да-а, деньги! — неожиданно звонким голоском проныл один из внучат. — Врать-то тоже грешно!

— А кто соврал? — Стенька даже присел на корточки, стараясь снизу заглянуть в обе перепуганные рожицы.

— Да дед все врал!

— Ну, ну? И какое это было вранье?

— Говорил, вот деньги у него есть, купит нам на Пасху пряников!

— И ножички купит! — добавил второй внучонок. — И лук расписной!

— Что же он, сам вам лука со стрелками вырезать не мог? — удивился детской горести Стенька.

— Да есть у нас луки и по гнезду стрел… Мы расписные хотели, чтобы настоящий саадак… Мы синенький видели с росписью!.. Как государев!..

Тут-то, припоминая сказочной красоты игрушку, внучата не выдержали — разревелись. И Стенька, сидя на корточках, неловко хлопал по худенькому плечу то одного, то другого, приговаривая несуразное…

Выяснилось — бегали глядеть царский поезд, когда государь Алексей Михайлович выезжал на охоту. Поскольку без баловства с луками ни одна охота не обходилась, стреляли же по белым войлочным, подброшенным вверх, колпакам, то к царскому седлу и был приторочен бирюзового цвета саадак, расшитый золотом по коже цветами и крылатыми тварями, отделанный серебром. Из колчана же торчали стрелы с пестроватым пером, аршина по полтора длиной. И все это парнишки с забора высмотрели. И жизнь им стала не мила без расписного саадака, в котором лежит не менее расписной лук…

— А он обещал, да не купи-и-ил!..

На смертельную обиду наложилась и другая. Беспредельно обнаглевшая мышь непостижимым путем забралась на стол и погрызла кулич. Это был тот редкий случай, когда совесть у внучат сверкала чистотой, однако выпороли не мышь, а Егорку с Матюшкой. И настоял на порке именно дед, хоть дни были праздничные…

Все это, хлюпая носами, поведали внучата Стеньке, причем он чувствовал — накипело!

— Стало быть, обидел вас дед, и вы его проучить собрались, — тут Стенька нашел-таки верный ход. — Вы хотели медвежью харю припрятать, а потом ему вернуть. Так ведь?

— Да-а… И он тоже сказал, что вернет!..

— И не вернул?

— Не вернул…

— А вы ему харю отдали, потому что на дворе ее спрятать было негде, старшие всюду бы нашли?

— Ага-а…

— А что он сказал?

— Он сказал… Егор, что он сказал?

— Сказал, что знает, будто у нас дед медвежью харю вырезал знатную, — отвечал Егорка. — И что харя ему на два денька всего нужна, а дед не дает и не дает! Так чтобы мы ее вынесли, а он нам за это…

— По прянику?

— Не-е! — возразил Егорка. — По алтыну! И чтобы мы сами купили, чего нам угодно!

— Так и сказал?

Стенька встал с корточек.

Вот дело понемногу и прояснилось.

Внучата с надеждой глядели на него снизу вверх.

— Дяденька Степан! Ты старшим не сказывай!

— Ни в жизнь! — Стенька для убедительности перекрестился. — Я даже вот что хочу сделать — найти того человека и харю у него отнять, чтобы вам вернуть. А то старшие на вас еще долго коситься будут.

— А ты можешь?!

— А то! Я, чай, где служу? В Земском приказе! Я как пойду к самому дьяку, так он и велит вашу медвежью харю сыскать! А человеку этому батогов пропишут, чтобы знал, как маленьких обманывать!

Отродясь у Стеньки не бывало таких восторженных слушателей!

— Только знать надобно, как тот человек выглядел, что у вас харю-то унес. Мы его сыщем и научим, что чужое возвращать полагается… — Тут Стенька подумал и неуверенно добавил: — А лучше и вовсе не брать…

Внучата призадумались.

— А как выглядел? — спросил самого себя Егорка. — Во что одет был, что ли?

Припоминали долго, и оказалось, что был нехороший человек в портах, в сапогах, в однорядке и в шапке. Цвета же припомнить так и не сумели.

— Однорядки из сукна шьют, — помогал, как умел, Стенька. — Сукно синее бывает, васильковое, скарлатного цвета… ну?..

Внучата только плечиками пожимали.

— А высок ли?

— Да с тебя, дядька Степан!

— Толстый? — уже как можно проще спрашивал Стенька.

— Не-е, не толстый!

— Как я?

— У него нос другой.

— Какой — другой?

— Не знаю…

Муку мученическую принял Стенька с внучатами, пока выяснил: человек, который сговорился с парнишками о харе и потом на самом рассвете за ней явился, росту был немалого, виду (как они уже потом поняли) — неприятного, и скорее худой, чем толстый.

— Вспомнил! — вдруг завопил Матюшка. — Рожа топором!

— Каким топором?

— Ты стрельца Иевку Татаринова знаешь? Вот у него такая рожа! Я слышал — бабы смеялись, говорили — рожа топором и…

Тут невинное дитя такое загнуло, что Стенька подумал — надо запомнить, чтобы повеселить приказных.

— Так, может, то он и был?

— Не-е! У Иевки борода рыжая, а у этого — темная.