Государевы конюхи

— Слава те Господи! — сказал Деревнин, когда ему обо всем доложили. — Обошлось! Благодарственный молебен в Казанском соборе закажу.

У Стеньки же мысли были отнюдь не божественные. Ему больше всего хотелось найти свой чертеж боярского двора, припрятанный Деревниным, и еще раз поразмыслить над расстояниями.

Мертвое тело либо перебросили через забор, либо его притащил загадочный инок Феодосий. Исчезновение инока могло означать что угодно — может, это он к красивой боярышне пробирался. Или же по каким-то своим хитрым причинам решил спрятаться на троекуровском дворе. Коли так — вряд ли он поволок бы с собой тельце в мешке, уж больно много приключений для одного человека получается. Тем более — дитя не первый день мертво, должен быть запах…

Стеньку опять посетила отчаянная мысль. И он уже не чаял, как бы поскорей добраться до дому.

Но не вышло — его отправили на торг, чтобы хоть под конец дня потрудился там, где по службе положено. А потом пришлось вместе с Мироном идти к нему домой за оставленным кафтаном, и было уже не до отчаянных затей.

Но Стенька, что бы ни делал, держал в голове свою распрекрасную мысль, поворачивал ее и так, и этак, она зрела, и это состояние умственной работы радовало его несказанно.

* * *

Пригнав аргамаков в Коломенское, Данила и Богдан пообедали, чем Бог послал, а послал он уху лещовую с пшеном сорочинским, гусиные потроха, пироги с сыром, оладьи с патокой. И по чарочке — как водится! Все это им выдали щедрой рукой на государевой кухне. Конюхов все знали и морить голодом бы не отважились — нажалуются Башмакову, поди потом оправдайся…

Не успели, вздремнув, подняться на ноги — новая забота. Кони есть — сбруи нет! А государю угодно любоваться, как молодых стольников учат, так что кони должны быть оседланы и взнузданы богато. А кому скакать в Кремль? Не так уж много конюхов на Аргамачьих и Больших конюшнях, и из того количества сколько-то взяли в Коломенское, каждый человек на счету. Тех, кого держат больше для черной работы, выходит, гонять не станут. А отправят уже несколько отдохнувших Богдана, Данилу, а также Семейку Амосова и Тимофея Озорного — вчетвером надежнее, ведь повезут дорогое конское снаряжение.

Данила, узнав про новое приказание, надулся — чаял отдохнуть подольше. Когда же Богдаш по дурной своей привычке принялся его вышучивать, Данила от скверного настроения вспомнил, как товарищ недавно вдруг ни с того ни с сего заговорил о Настасье-гудошнице.

С самой зимы не было о ней слышно. После Масленицы она, скорее всего, убралась из Москвы да и ватагу с собой увела. Убралась бы она так же и из Данилиной памяти!

Не мог позабыть, да и только. Выходит, не один он помнил…

Данила произвел целый розыск. И увидел, что Богдашка — в более выгодном положении, чем он сам. Взять хотя бы знакомство. Данила повстречал Настасью, будучи в самом жалком положении, замерзший, нищенски одетый, вспомнить хотя бы, как его зазорные девки принарядили — со стыда сгореть впору! А Богдаш не просто повстречал — в лесу от смерти спас. Такое не забывается. Да и хорош собой Желвак, они с Настасьей были бы славной парочкой, ее смоляная коса да его золотистые кудри…

И потом, зимой, когда ночью Данила схватился драться со скоморохом Томилой, валялся под ним в снегу, кто возник вдруг, словно архангел Михаил, поймал Томилину руку с ножом, спас товарища словно бы играючи? Богдаш! Опять показал свое молодечество, бесшабашную свою отвагу, а она-то смотрела…

Словом, Данила сделал все возможное, чтобы вогнать себя в лютую хандру.

Выехали не сразу — ждали послания к Конюшенному приказу, чтобы подьячие велели выдать из кладовых сбрую. Потом Тимофею приспичило зайти в Вознесенский храм, как будто раньше не мог. Вроде Великий пост давно окончился, до Петровского поста далеко, не время ему помышлять о божественном. Однако пришлось ждать с оседланными бахматами у белого церковного крыльца.

И, казалось бы, езды от Коломенского до Аргамачьих конюшен — менее десяти верст, однако тащились, как вошь по шубе. И притащились — пользуясь отсутствием государя, подьячие Конюшенного приказа разбежались, не дожидаясь вечера. Двери на запоре, сторож Сергейка (лет ему под семьдесят, а все — Сергейка) знать ничего не знает. Стало быть, с утра пораньше придется брать сбрую, а ночевать на Аргамачьих.

Тимофей очень обрадовался — хоть и с опозданием, а попадает на богослужение в Успенский собор. Богдаш и Семейка переглянулись, Богдаш показал Семейке кулак — что ж ты, брат, за нашим богомольцем не уследил? Того гляди, завел он нового знакомца в черном духовенстве, и тот знакомец его в обитель сманивает. Данила, видевший это, из чувства противоречия Богдашке увязался за Тимофеем. Опять же — есть о чем попросить Господа. Чтобы послал какого ни есть ангела вынуть из Данилиной души память о Настасье и ее поцелуях.

Богдаш и Семейка молча пошли следом.