Государи и кочевники

За сорок четвёртой широтой, в тёплых водах, всё чаще и чаще стали попадаться тюлени. К ним Михайла быстро привык и перестал на них обращать внимание, а увлёкся зрительной трубой, в которую разглядывал дагестанские поселения. Видел в отдалении Тарки с крепостью на горе, Дербент, окружённый стенами, самурские леса и гору Бешбармак. Потом пошли мимо Апшерона, мимо острова Наргена и Фульфа и бросили якорь в бакинской гавани, дивясь сказочным красотам города, но ещё больше страшась горячего южного солнца. Михайла с интересом рассматривал теснящиеся у берега парусники всех «мастей», пыльную набережную, заставленную духанами и фаэтонами, огромную «Девичью башню» и только что выстроенное неподалёку от неё русское здание — такой же высоты, но иной конструкции. Михайле хотелось «гульнуть» здесь малость, но он сдерживал свои желания и, съезжая на берег со штурманом Васильевым, предупредил музуров:

— С брига — ни на шаг. Скоро опять поплывём!

Сошёл Михайла на берег единственно для того, чтобы узнать: где отыскать командира морской эскадры? В таможне усатый, с задубевшим лицом матрос указал на морской клуб, затем кивнул на покачивающийся военный пакетбот:

— Это его посудина.

Следуя вдоль набережной, Михайла со штурманом свернули в указанную улочку и оказались у каменного здания. Был полдень, солнце пекло нещадно, и возле клуба моряков не было ни души. Только где-то внутри помещения раздавались писклявые звуки флейты и гремели бильярдные шары. Молодой купец чутьём угадал, что этот Басаргин, наверняка, заядлый бильярдист, и направился по коридору на стук шаров. Двери в бильярдную были распахнуты настежь, окна тоже. Несколько офицеров в морской форме сидели у окна в креслах, двое играли. «Вот этот», — подумал Михайла, взглянув на одного из игроков — рослого, статного, надменного, с рыжими вьющимися бакенбардами.

— Извините, если можно… Кто тут будет Басаргин?

— А тебе зачем он? — спросил рыжеволосый, с бакенбардами, даже не взглянув на купца.

Михайла с обидой отметил, что моряк мог бы и обратить на него внимание: хотя бы на его внушительный рост — всё-таки не каждый день появляются в Баку такие молодцы, как младший Герасимов! И, подумав немного, ответил небрежно:

— Письмишко надо передать от Тимирязева.

Бильярдист положил кий:

— Я — Басаргин. Где твоё письмишко?

— А чем докажешь, что Басаргин?

— Ты что, в уме? — моряк побагровел и выхватил из рук Михайлы свиток. Повертев его, он поморщился — не было, мол, печали, сунул во внутренний карман лёгонького сюртука, который висел на стенке, и спросил: — Всё, или ещё есть что сказать?

Михайла, парень на редкость самолюбивый и задиристый, на этот раз не удостоил моряка ответом. Резко повернулся да и вышел вон.

К вечеру бриг «Астрахань», так его называли хозяева, а все остальные шкоутом, уже был далеко от Баку и держал курс на остров Огурджинский, на котором, по словам брата Саньки, ждали купцов Герасимовых как владетелей и благодетелей. Чем ближе подходили к восточному берегу, тем больше Михайла обращался к штурману Васильеву с вопросами. Тот плыл к туркменским берегам в третий раз, хорошо знал все заливы и стоянки; знал, в каких местах прошлой осенью расставил Санька аханы и какие туркменцы приглядывают за сетями. Не знал Васильев лишь того, что прошлой осенью, когда ушли отсюда экспедиционные и купеческие парусники, шахские полчища налетели на туркмен, пожгли и разграбили их селения.

К Огурджинскому подплыли вечерком. Кеймировская лодка-гями вышла навстречу шкоуту. Скользила рядом до тех пор, пока купеческий корабль не убрал паруса и не выбросил якорь. Туркмены размахивали руками и что-то всё время выкрикивали. Легко можно было угадать по интонации, что произносили они слова приветствия. И Михайла, стоя у борта, всё время поднимал руки и соединял в рукопожатии.

— Заждались, черти! — приговаривал он радостно. — Небось, без хлеба сидят…

Хотелось ему поскорее сесть в шлюпку да податься на этот дикий островок, посмотреть — что он из себя представляет, и осмотреть бугры, о которых Санька толковал — будто бы в них можно хорошие вавилоны [12]вырыть.

— Ты, Михайла Тимофеевич, со шлюпкой бы погодил, — посоветовал штурман. — Время вечернее… Вишь, солнышко в море садится. Мало ли что может случиться. Считай, полгода тут не были… Не домой ведь вернулся.

Михайла выслушал штурмана, похмыкал, подумал и сказал:

— Пожалуй, верно, штурманок. Давай-ка приглашай туркменцев сюда, ко мне в каюту.

На палубу поднялись Кеймир, его сын Веллек и ещё шестеро островитян. Поздоровались, познакомились с хозяином. Штурман хорошо лопотал по-турецки и сейчас выполнял роль толмача. Иногда Кеймир заговаривал по-русски, но плохо.

— Беда, батька, — сказал он, когда направились в каюту, и прибавил по-своему, по-туркменски, а штурман перевёл:

— Беда, говорит, у них, у туркменцев произошла. Конец света увидели. Персы побили всех и аулы разграбили. Люди, говорит, умирают от голода, хлеба вовсе нет.