Государства и народы Евразийских степей: от древности к Новому времени

Вторым фактором, в известной мере являвшимся следствием первого, было формирование аульной системы расселения, хозяйствования и быта. Именно этот процесс особенно очевиден при анализе источников XVII в.

Напомню, что в XIII–XVI вв. в Дешт-и Кипчаке господствовала система улусного кочевания, когда огромная масса людей, возглавленная ханом и султанами, практически непрерывно перемещалась в своих кибитках, смонтированных на арбах, влекомых верблюдами и лошадьми по тысячекилометровым маршрутам тогдашних кочевий. Не сразу и не повсеместно этот образ жизни заменялся иным — перекочевками небольших семейных групп (аулов), связанных между собой не только родственными, по и соседскими и иными отношениями, на ограниченных территориях с относительно короткими маршрутами передвижения. Кибитки на арбах, «шатры на колесах» сменяет разборная юрта, навьючиваемая на верблюдов: к началу XVII в. относятся последние по времени известные сообщения об использовании жителями Кипчакской степи четырехколесных домов-повозок, а в более поздних источниках упоминаются только двухколесные арбы и содержатся лишь описания разборных юрт и переносных кибиток, хотя нередко и больших по размерам.

Переход от кочевания в кибитках на колесах к разборным юртам был крупным изменением быта кочевого населения Дешт-и Кипчака, и этот фактор предопределил, наряду с родственными и генеалогическими связями племен и родов, внутри единой политической общности еще и связи территориальные в границах относительно устойчивых зон постоянных перекочевок. Такого рода зоны никак не совпадали с улусным (административным) или тюменным (военным) дроблением общегосударственной территории, и отношения внутри этих зон не могли регулироваться возглавлявшими улусы царевичами-чингизидами. Новые территориально-родовые связи требовали иных регуляторов, и ими стали «большие люди» пастбищных общин — бии, «национальная аристократия», элита социальной группы кара-суйек, — почитаемые за знания и умение интерпретировать многовековое народное право, многовековые обычаи, только и позволяющие сохранять в степи присущее кочевым скотоводам мироустройство. Именно вокруг биев начала формироваться та паутина межродовых и внутритерриториальных связей, постепенно превращавшая стихию кочевых племен в хозяйственное и культурное сообщество, агрегация которого осуществлялась единственно возможным тогда способом — через установление генеалогических и иерархических взаимоотношений между родами и племенами, между аульными пастбищными общинами, представлявшими вечный круг степного бытия.

Новые структуры и их главы — бии отнюдь не стремились разрушить или нарушить уже установившуюся политическую и административную структуру Казахского ханства с ее улусами, по для обозначения сформировавшихся зональных сообществ они должны были использовать какие-то термины, выходившие за рамки родоплеменных обозначений и никак не задевавшие обозначения, связанные с высшим военно-политическим управлением. Очевидно, таким термином стал жуз (букв.: ‛сотня’, ‛сто’).

Впервые этот термин как административный зафиксирован в сочинении балхского историка Махмуда ибн Вали «Бахр ал-асрар». Согласно сообщению этого автора, Ак-Орда, одно из административных подразделений Джучиева Улуса (Золотой Орды), была также известна под названием Йуз-Орда.

Мы практически ничего не знаем о бытовании этого термина в последующее время — придворные историографы не опускались, как правило, до таких низов народной жизни. Вряд ли сейчас или в ближайшем будущем станет возможным однозначно ответить на вопрос, каким образом произошло превращение одною из рядовых военно-административных терминов в обозначение крупных племенных (аульных) сообществ.

Становление жузов происходило неодновременно; скорее всего, этот процесс начался в Семиречье, распространившись оттуда на центральную, а вслед за тем и западную часть Казахского ханства. Отсюда, возможно, и иерархия жузов, когда старшим и наиболее влиятельным стал именно Семиречепский жуз, а Орта жуз и Киши жуз (хотя и не уступали по численности племен и территориям Старшему) оказались генеалогически на более низких ступенях.

Предложенная гипотеза отнюдь не все объясняет и не во всем может быть доказана в настоящее время. Отмечу только, что постепенное возвышение жузовых структур столь же постепенно, но неуклонно вело к упадку прежней социально-политической организации казахского общества — улусов. И вот что здесь еще важно. Прежняя правящая верхушка ханства (султаны) неожиданно быстро нашла свое место в новой социально-политической организации: она стала с XVIII столетия если не полновластной, то достаточно влиятельной верхушкой всех трех жузов, при этом сохранив генеалогическую, а значит, и политическую обособленность — султаны не относили себя ни к одному из тюрко-монгольских племен, ни к одному из казахских жузов, не разделялись на колена и по-прежнему составляли замкнутое высшее аристократическое сословие страны.