Государственная недостаточность. Сборник интервью

Неоднозначных линий в романе у меня довольно много. Например, семейная трагедия жены главного героя – линия Красного Эволда. У меня время сталинского террора показано совсем не так, как это принято у шестидесятников. Я показал, что это была сложнейшая эпоха, когда порой невозможно было разобраться, кто палач и кто жертва. Те люди, которые стали жертвами и передали эту мстительную ненависть к эпохе своим уцелевшим наследникам, сами долгие десятилетия были палачами и только в последний момент перед смертью стали жертвами. Но их потомки почему-то помнят только их последние роли, а предшествующие стараются забыть.

Жизнь, как она есть, сплетена из многих моментов. В публицистике у меня те же взгляды высказаны гораздо более четко. Литератор обязательно должен писать публицистику, потому что в каждом из нас накапливается социально-политический пар, который лучше всего выпускать через клапан публицистики. Если этот пар уходит в прозу, то проза становится тенденциозной. Почему, например, сейчас трудно читать Рыбакова – «Дети Арбата»? Потому что все его раздражение, вся обида ушли в прозу.

– Слышала, что вы хотите написать детскую сказку?

– Да… Хочу. Но пока не получается. Сказку писать труднее, чем социально-психологическую драму. Это архетипический путь творчества.

– К детской литературе вдруг обратились многие известные люди. Почему и вы тоже?

– Это нормально. У всех крупных писателей были сказки. Я, конечно, хочу ее написать не для того, чтобы доказать, что я крупный писатель…

– Умеете общаться с детьми?

– У меня двое внуков. Приходится. Но, как правило, умение общаться с детьми и уровень написанной сказки абсолютно не связаны между собой. Известно, что Сергей Владимирович Михалков с внуками и правнуками всегда общался довольно рассеянно, а тем не менее он – один из лучших в мировой литературе детских писателей.

– Вы говорили, что ваша сказка будет опираться на русский комический фольклор. Не боитесь, что в нем слишком много неприличного и слишком мало детского?

– У нас есть разный фольклор. Почти не охвачена литературой наша языческая мифология. Книги в жанре фэнтези, которые опираются на невежество и мозаичное образование автора, мне кажутся полной ерундой.

– Вы – член президентского совета по культуре. Вывести культуру из финансового кризиса, по-вашему, возможно?

– Конечно, возможно. Надо прежде всего понять, что самоокупаемость культуры – это такая же нелепость, как самоокучиваемость картошки. В культуру надо вкладывать деньги. А она должна вырабатывать идеи, символы и образы, которые помогают отвечать на вызовы времени. Это не значит, что культура должна быть насквозь идеологизированной. Но человек культуры должен осознать, хочет ли он, чтобы Россия стала «сырьевым придатком», как теперь говорят. Патриотизм – это иммунная система народа. Если она отказывает, то страна распадается.

– Вы сами – патриот? При вашей сатире?

– Само слово «патриотизм» демонизировано и воспринимается как синоним социального дебилизма. Быть русским писателем и не быть патриотом нельзя. Это то же самое, что быть русским писателем и не знать русского языка. При этом роман может быть обидным для страны, как обидны были «Философические письма» Чаадаева.

У меня был смешной случай, когда я написал очень критическую повесть об армии «Сто дней до приказа». Одновременно я занимался исследованием поэтов-фронтовиков, и у меня вышла о них книжка. Меня вызвали в Главпур в очередной раз песочить за «Сто дней до приказа», и генерал стал выговаривать: «Когда вы научитесь любить родину и вооруженные силы? Что вы все выискиваете разные недостатки? Вам надо учиться у писателей, которые умеют любить армию». Я спрашиваю: «Ну, например?» Он говорит: «Есть писатель – ваш однофамилец. И зовут его так же. Он написал очень хорошую книжку о поэтах-фронтовиках. Вы с ним познакомьтесь и поучитесь у него». Я говорю: «Я с ним знаком много лет. Потому что это – тоже моя книжка».

«Новые Известия»,

26 сентября 2005 г.

«Я не Довлатов, я другой…»