Государственная недостаточность

Ю. П. Роман о том, как можно попытаться сделать из ненастоящего настоящее, но, кроме видимости, ничего не получится. Когда я принес роман в издательство, главный редактор почитал и говорит: «Очень смешно, издадим тиражом в 10 тысяч экземпляров, более – не имеет смысла, дай бог, чтобы это разошлось, ведь роман для писателей». То же самое произошло, когда в 1998 году предложили роман на телевидение. Один молодой генеральный топ-менеджер сказал: «Это интересно только писателям и деятелям культуры, зачем же снимать фильм?» Все поражены, что на сегодняшний день этот роман стал самым переиздаваемым.

Н. М. Безусловно, роман имеет отношение не только к конкретной профессиональной среде. Ситуация, человеческие характеры, взаимоотношения, поступки – все это можно спроецировать на любую область нашей жизни и деятельности. Это как ниточка, которую стоит потянуть – и возникает вопрос за вопросом. Тем более, что наше поколение вплотную столкнулось с видимостью и прошло через «невидимое». Юрий Михайлович, в принципе вы представляете своего читателя?

Ю. П. Да, мой читатель – это гуманитарно-ориентированная интеллигенция. Учителя, инженеры, военные, продвинутые менеджеры, предприниматели. Словом, это российская интеллигенция, довольно многочисленная. Именно этим объясняется, что мои романы переиздаются. Плюс мой читатель – с чувством юмора.

Н. М. Когда вы начинали писать, уже ориентировались на определенную категорию людей?

Ю. П. Нет, я не сразу это почувствовал. «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа» можно отнести к жанру «разгребания грязи». Это прежде всего – табуированная тематика, которая всех волновала. Поэтому проводились комсомольские собрания, шумные дискуссии по поводу того, можно или нельзя говорить об этом вслух, делать предметом литературы. «Работа над ошибками» – это школьная проблематика, в этом тоже была общественная заинтересованность – как раз начинались реформы школы. Кстати, все эти произведения экранизированы. Я начал ощущать, кто мой читатель, с «Парижской любви Кости Гуманкова» и «Апофегея». Это были вещи уже другого плана, не конкретно – про армию или школу. Сейчас они переиздаются, нормально читаются, хотя было немало обвинений и упреков. В идеале литература и должна быть такой – появляться как злободневная, а потом становиться вневременной, как «Отцы и дети». Но это очень редко получается. Но когда человек серьезно занимается профессией, естественно, он начинает равняться на высшие образцы, к примеру на Чайковского, если он пишет музыку, хотя, как Чайковский, уже не написать.

Н. М. У всех есть свои авторитеты.

Ю. П. Поэтому надо ставить перед собой сверхзадачу. На самом деле это труднодостижимо, почти недостижимо. Но стремиться к этому надо. И кстати, моя самая переиздаваемая книга – «Парижская любовь Кости Гуманкова», хотя критики говорили, что это неудача, что на этой повести писатель Поляков закончился.

Н. М. У вас есть критики, которым вы доверяете, чье мнение вам интересно? Или вы вообще абстрагируетесь от критики?