Государственная недостаточность

– Главный герой вашего романа «Грибной царь» – директор фирмы с говорящим названием «Сантехуют». Партработник у вас становится батюшкой, военный – предпринимателем. Вся эпоха слома России вам видится как фарс или как трагедия?

– Моей задачей было рассказать в этом романе историю советского человека, который стал постсоветским человеком. Причем ни в то, ни в другое слово я не вкладываю отрицательного смысла. Так вот, я хотел показать, от каких святынь юности должен отказаться современный российский бизнесмен, чтобы оседлать это время. И мой анализ показывает, что он должен отказаться почти от всего, что делает человека человеком. Военные, к которым относился и мой герой, были сверхсоветские люди. Они однозначно шли служить системе. Фактически у меня нет ничего придуманного. Я лично знаю батюшку, который раньше был партийным активистом и занимался атеистической пропагандой. Я лично знаю бывшего депутата, который таскает взятки в кейсе. Я лично знаю политиков, которые подкупают своих сторонников. Странно говорить о том, что я прибегаю к гротеску в стране, где десять лет все политические решения принимались или спьяну или с похмелья. И мне странно наблюдать писателей-постмодернистов, которые придумывают какую-то параллельную странную действительность в то время, как наша постсоветская реальность страннее любого Кафки с Борхесом вместе взятых.

– Один из ваших второстепенных персонажей от нечего делать вставлял в роман о колхозниках эротические моменты, а в новое время этот вариант романа был случайно опубликован, и писатель стал знаменит. Считаете, что это типичный путь современного автора?

– Конечно, это пародия на постмодернизм. У меня с ним давно идет полемика, и небезуспешная. Нас просто обманывали пятнадцать лет, когда какой-то поток сознания про нестираную рубашку выдавали за роман. Мой роман «Козленок в молоке», который выдержал на сегодняшний день двадцать пять изданий, – это полемика с постмодернизмом. Кроме того, когда я его писал, у меня была задача создать коммерчески успешный роман. И он действительно продается лучше, чем романы постмодернистов.

– Зачем писателю ставить перед собой такую задачу – добиться коммерческого успеха?

– Коммерческий успех – это денежное выражение читательского интереса. Это значит, что мой роман прочитан не только группой единомышленников, не одним только жюри Букера или Антибукера. Он прочитан массовым читателем. Причем это достаточно сложная проза, рассчитанная на думающего человека. Если она выдерживает конкуренцию с коммерческой литературой, это значит, что наш читатель остался умным и серьезным. Но я пишу не философский трактат в виде романа и не постмодернистский интертекст под видом романа. Занимательность – вежливость писателя. Если ты пишешь художественный текст, то, дорогой товарищ, сделай так, чтобы тебя было интересно читать, как Толстого, Тургенева, Чехова.

– В финале вашего романа есть мысль о том, что если зрение неправильно сфокусировано, то видимость и действительность резко расходятся. Мухи, кружащие над лицом, могут показаться небесными птицами, а «грибной царь» окажется насквозь червивым. Это важная для вас мысль?

– Конечно. В моем романе много символического. Есть профанный слой: за кем-то следят, кого-то убивают. Потом есть другие слои: социальный, политический, слой литературной полемики. А есть еще достаточно глубоко залегающий метафизический слой. Метафизика обязательно должна быть в прозе, но она не должна плавать, как нефтяные пятна, на поверхности. В романе есть проблема веры и безверия. Один православный человек мне позвонил и говорит: «Ну как же так? У тебя получается, что героя спасает языческий гриб. Ты что, в неоязычество вдарился? Как же ты можешь?» Я говорю: «Подожди, ты, значит, невнимательно читал. Что дарит герою отец Вениамин? Крестик. А что происходит с крестиком, когда герой ползет к грибу? Он сверкает, как блесна, на которую ловят каких-то странных сухопутных рыб. Так почему ты решил, что героя гриб спас?»