Государственные тайны. Книги 1-3

Обитатели Фонсома долго утешали аббата Резини, устыдившегося своего ожирения, ведь тучность лишала его возможности перемещаться.

— Выше голову, святой отец! Если ваше горе исчерпывается только этим, вы у нас живо отощаете. Лами станет потчевать вас постными бульонами, горелыми корками да водой! К следующей кампании вы опять станете молодцом.

Больной поднял на Персеваля глаза ребенка, лишенного сладкого.

— Это станет для меня жестокой пыткой! Господь бог и лакомства — это все, что мне остается, ибо Филипп уже вырос и больше не нуждается в моих наставлениях. Меня больше не возьмут в плавание…

— Неужели это вас настолько огорчает? Вот не знал, что вы — прирожденный мореход!

— Увы, мореходом я себя больше не назову, но кто же теперь станет снабжать вас новостями?

Не он один горевал об этом. Сильви заранее боялась грядущей неизвестности, ощущения, что Филипп и Франсуа перенеслись в иной мир, где стали совершенно недоступны…

Бофор сильно покривил душой, назвав дела, ожидавшие его в Париже, «мелочами». Ведь ни король, ни Кольбер не желали успеха этой экспедиции, к которой их принуждал папа, и не собирались сильно досаждать своим турецким союзникам. Бофору было указано, что в его распоряжении останутся только парусники, тогда как галеры перейдут под командование Вивонна. Командующим экспедицией был назначен герцог де Навай — человек храбрый, но не отличавшийся острым умом и во всем подчинявшийся герцогине Сюзанне. Для вящей уверенности, что экспедиция окончится ничем, в нее не включили великого Тюренна. Вивонна просили не слишком усердствовать, подольше задержаться со своими галерами у итальянских берегов и добраться до Канди только тогда, когда дальнейшее промедление будет уже казаться смехотворным.

На этом унижения Бофора не кончались, ему было строго-настрого запрещено покидать борт корабля! Получалось, что он должен сложа руки наблюдать за боевыми действиями против турок. Тут уж герцог не стерпел и пожаловался папе, который тотчас направил Людовику XIV послание. В нем говорилось, что командующими экспедицией назначаются племянник папы принц Роспиглиози и герцог де Бофор, причем последний, прославившийся своей отвагой, должен иметь возможность водить войско в бой. Король и его министр, пристыженные папой, вынужденно отступили, однако ясно дали понять, что, не возражая против экспедиции как таковой, не собираются ее финансировать. Это заранее обрекало Бофора на разорение, тот был вынужден распродать все свое имущество, чтобы покрыть огромные расходы, начиная с постройки великолепного флагмана «Монарх», заложенного в Тулоне.

Все эти требования, которые заставили бы отступить любого, в чьих венах не текла кровь Годфруа де Буйона, служили для всех, кто хорошо относился к Бофору, в первую очередь для возмущенного Дюкена, доказательством, что Бофора не ждут назад с Канди, иначе почему король решил, что герцогу больше не понадобятся средства для жизни?

Отдавал ли тот себе отчет, что попал в ловушку? Бофор нетерпеливо отвергал все советы, ведь он собирается воевать за христианскую веру, как поступал бы, если бы стал мальтийским рыцарем! Все прочие мелкие обстоятельства совершенно его не касаются. Он согласился даже, чтобы итальянцы, возглавляемые папским племянником, не именовали его «ваше высочество», раз на это обращение не имеет права их принц.

— Мне нет до всего этого никакого дела! Я стремлюсь лишь к тому, чтобы доказать свою доблесть.

Впрочем, 2 июня, накануне отплытия из Марселя, он написал королю пространное письмо,

заканчивавшееся тирадой, «Полагаю, все мы удовлетворены, всех на земле и на море связывает дружба и согласие. Все делается единодушно. Не хочу даже предполагать, что может быть иначе… По моему разумению, это должно принести удовлетворение вашему величеству, который сделал бы мне честь, если бы соблаговолил подтвердить свое отношение ко мне как к своему верному подданному. Обращаться к вам с этой просьбой меня принуждают как все эти обстоятельства, так и многие прочие, каковые мне не позволяют упомянуть почтительность и верность долгу. Посему остаюсь верным и преданным слугой вашего величества. Герцог де Бофор».

Людовик XIV, испытав, должно быть, приступ угрызений совести, распорядился выделить Бофору денег, которые тот раздал беднякам Марселя.