Государственные тайны. Книги 1-3

Утром 4 июня 1669 года флот покинул марсельский порт Ласидон. Флагман «Монарх» сиял на солнце позолотой, которой был покрыт от ватерлинии до верхушек мачт. Над его пушками в количестве восьмидесяти штук раздувались на ветру новые паруса и трепетали четыре штандарта адмирала с гербом Вандомов, ликами святых Петра и Павла, сине-золотым факелом и французскими лилиями. Казалось, море и солнце принадлежат одному этому величественному кораблю, затмевавшему следовавшую за ним эскадру из тринадцати судов. Бофор, гордо стоявший на мостике рядом с шевалье де Лафайетом, своим первым помощником и другом, даже не оглянулся при прощальном залпе пушек форта Сен-Жан и не взглянул напоследок на берег Франции. Его не интересовал рев толпы, собравшейся проводить эскадру. Взгляд его был прикован к синим водам Средиземного моря, манившим его, как сладкие женские объятия. Вдали, на древнегреческом острове, его ждала слава…

По прошествии полутора месяцев потрясенная Франция узнала о провале экспедиции и гибели герцога де Бофора, чье тело так и не было найдено. Та же судьба постигла его молодого адъютанта Филиппа де Фонсома.

Шевалье приходился братом монахине Луизе-Анжелике, подруге Людовика XIII, и зятем Мари-Мадлен, подруге Мадам и сочинительнице «Принцессы Клевской».

Часть III. БАРХАТНАЯ МАСКА. 1670 год

11. ИСТИННЫЙДРУГ

Сильви прощалась с имением Фонсом. Опираясь на руку Персеваля, она совершала последнюю прогулку по саду, прежде чем пройтись по комнатам замка и проститься со слугами. Апрель выдался необыкновенно теплым и солнечным, природа торжествовала, благоухала сирень, яблони и вишни покрылись белым цветом, каждая свежая травинка, казалось, излучала радость оттого, что вылезла из земли и снова потянулась к свету. По пруду бежала легкая рябь от игривого ветерка, вода искрилась, словно кто-то на дне запускал фейерверки… Увы, вся эта прелесть не могла рассеять горе двоих людей в трауре, не замечавших почти ничего вокруг. Персеваль видел, как по лицу его спутницы сбегают слезы. Он еще сильнее сжал ее руку.

— Давайте возвращаться. Вы напрасно себя терзаете…

— Возможно, но я прожила здесь столько лет, что просто обязана поблагодарить всю эту красоту и проститься с ней. Конечно, мне невыносимо сознавать, что она уже никогда не будет принадлежать моему Филиппу… Он так любил Фонсом! У меня разрывается сердце при мысли, что ему уже не суждено наслаждаться этим покоем, что его тень не потревожит будущих владельцев… Разве могли мы вообразить всего десять месяцев тому назад, что негодяй Сен-Реми добьется своего и что Кольбер, действующий с согласия короля, поддержит его требования в судах?

— Это тем более поразительно, что Бофор и Филипп признаны погибшими исключительно по докладу этого же человека. Никто не знал, что он отплыл вместе с флотом в качестве добровольца, под вымышленным именем…

В начале февраля Сен-Реми возвратился из Константинополя, где лечился после ранения и пленения на острове Канди, а затем был освобожден самим султаном Мехмедом IV, передавшим с ним послание французскому королю, в котором говорилось, что герцог де Бофор был пленен в бою и обезглавлен. Сен-Реми якобы опознал его голову среди прочих русоволосых голов, предложенных ему для обозрения… Новость об этой смерти, в которую французы, в первую очередь парижане, никак не могли поверить, пробавляясь самыми невероятными слухами, была встречена при дворе надлежащим образом, был объявлен траур, в соборе Парижской Богоматери устроена прощальная церемония у пустого катафалка. Все это усугубило горе Сильви, если раньше у нее теплилась надежда, что ее сын и друг, считавшиеся пропавшими без вести, каким-то образом выжили, то теперь эта надежда испарилась. Раз Бофор погиб, значит, и Филипп, не отходивший от него ни на шаг, не мог увернуться от оттоманского меча.

Однако ей предстояло спуститься еще на одну ступеньу вниз, в бездну отчаяния, ввиду прерывания рода герцогов де Фонсомов королевская канцелярия, посоветовавшись с парламентом и приняв во внимание имеющиеся документы, постановила присудить этот титул господину де Сен-Реми, дабы исправить несправедливость, жертвой которой он был, и наградить за услуги, оказанные Короне.

Новый удар, нанесенный герцогине, возмутил д'Артаньяна. Давно зная от нее, что представляет собой в действительности Сен-Реми, которого он видел у короля, он не сдержался и высказал свое отношение к происходящему Людовику, причем сделал это с присущей ему грубоватой откровенностью.

— Мне неизвестно, государь, чем провинилась перед вашим величеством госпожа де Фонсом, но ее проступок был, видимо, очень тяжким, раз изгнание ее самой, а затем гибель ее сына не показались вам достаточной карой. Иначе зачем было ее обирать?

— Во что вы вмешиваетесь, д'Артаньян?! — гневно вскричал король, ничуть, впрочем, не напугав своим гневом бравого мушкетера.