Государственный строй Монгольской империи XIII в.

Кроме иероглифических камнеписных текстов в степях Центральной Азии имеется множество стел, скал и валунов, испещренных руникой древних тюрок и уйгуров. Этот вид письма продолжал бытовать на территории Монголии и в казахских степях по крайней мере до X в. (см. [Арсланова, Кляшторный, 1973; История МНР, 1983, с. 121]), а у енисейских кыргызов, может быть, и до монгольского нашествия в начале XIII в. (см. [Кызласов, 1984, с. 143]). Монголы, конечно, встречали такие памятники, Джувейни пишет, что во время правления Мункэ (1251–1259) в развалинах столицы Уйгурского каганата VIII–IX вв. города Орду-Балыка были обнаружены камни с надписью. «Эти камни были извлечены. Под ними оказалась большая каменная плита с надписями… Приказано было найти кого-нибудь для прочтения их, но никто не мог их прочесть. Из Хилая доставили людей, именуемых камами (т. е. прорицателями. — В. Т.). Известными этим людям знаками на плите той было начертано…» [Ta'rikh, 1912, с. 401] — и следует изложение версии происхождения уйгурского царства, не поддающейся идентификации ни с одной из ныне известных надписей. Монголы, несомненно, не сумели прочесть письмена, поэтому обратились к иноплеменникам. Это не обязательно могли быть китайцы. Хитай (Хатай) в XIII в. у мусульманских авторов означал еще и Семиречье с Кашгаром — район расселения кара-киданей (хитаев) [История монголов, 1834, с. 19; Насави, 1973, с. 45, 50; Тизенгаузен, 1884, с. 5 и сл.; Шейбаниада, 1849, с. 43; и др.]. Камами же (прорицателями, шаманами) не называли ни конфуцианских схоластов, ни даосских мудрецов. На территории кара-киданьского государства жили в то время и уйгуры. Их жрецы, пожалуй, имели представление о письменности своих предков и могли читать рунику. Очевидно, именно грамотные уйгуры и названы у Джувейни камами. К тому же этот народ пользовался собственной письменностью, широко употреблявшейся в делопроизводстве Монгольской империи[27].

Таким образом, кроме туманных намеков на знакомство-представителей хитаев и китайцев[28] с содержанием тюркских эпитафий VIII–IX вв., другой информации на этот счет мы не имеем.

То же можно сказать и о тюркоязычных письменных литературных произведениях, созданных в X–XII вв. Достоверно лишь, то, что поэма Юсуфа Баласагунского «Кутадгу билиг» («Благодатное знание», XI в.) была известна и распространена в монгольскую эпоху [Мелиоранский, 1901, с. 21], вероятно, также стараниями уйгуров. Из этого дидактического сочинения могли быть извлечены сведения о функциях и прерогативах монарха, его отношениях с подданными и т. д.

Что касается вопроса о существовании собственно монгольской письменности в доимперские времена, то о ее отсутствии, вопреки утверждениям некоторых историков МНР [Лувсандэндэв, 1977, с. 9–11; Сухбатар, 1971; 1971а, с. 113–114][29], прямо сообщали как сунский дипломат Сюй Тин [Краткие сведения, 1960 с. 142], так и Хубилай-каан в эдикте 1269 г. [Поппе, 1941, с. 13][30].

Скорее всего в передаче информации о государственности исчезнувших народов письменная историография у монголов начала XIII в. играла незначительную роль. В таком случае на первый план выступала изустная передача исторических сведений, осуществлявшаяся в эпических формах, фольклоре.

Сведения фольклора

История монгольских родов и племен, отраженная в единственном монгольском письменном источнике начала XIII в. — «Тайной истории монголов», не содержит каких-либо данных, касающихся государственного строительства до середины XII в. Тщательно сохраняемая каждым кочевником память о ветвях его генеалогического древа [Рашид ад-Дин, 1952, кн. 2, с. 8, 13, 29] обычно мифологизировалась и к перечислению непосредственных предков (иногда нескольких поколений) и к крайне фрагментарным деталям их биографий. Поэтому древние эпосы, собранные в «Тайной истории монголов», не могут считаться сколько-нибудь представительным сводом исторической памяти населения восточной периферии Великой Степи. Изложение родословной борджигинов весьма локально прежде всего в этногенеалогическом смысле. Авторы или составители памятника сконцентрировали свое внимание в его исторической части только на происхождении «золотого рода»[31]. Но поскольку он исстари обитал в среде других монгольских и отчасти тюркских родов и племен, то Чингису и его окружению, несомненно, были известны эпизированные подробности кочевой истории, не вошедшие в данный источник.