Государственный строй Монгольской империи XIII в.

В 1219 г. канцелярия Чингисхана направила китайскому монаху, даосу Чан-чуню приглашение посетить походную резиденцию кагана. В послании, в частности, говорилось о Монгольской империи: «Такого [огромного] царства еще не было со времен наших шаньюев». Спутники Чан-чуня в «Описании путешествия на запад» («Си ю цзи», 20-е годы XIII в.) великолепие ханских повозок и шатров сравнивали с тем, что было при дворе шаньюя [Bretschneider, 1888, с. 58]. Южносунские послы прямо называли Монгольскую империю «государством северного шаньюя» [Краткие сведения, 1960, с. 136]. «Шаньюй» — китайская передача доселе точно не идентифицированного титула правителя хунну. Поскольку в «Си ю цзи» говорится о «наших шаньюях», то здесь явно проступает стремление верховных властей Еке Монгол улуса представить себя наследниками прежних держав номадов и не обязательно хуннской, ведь китайцы называли шаньюями и тюркских каганов (см. [Бичурин, 1950, т. I, с. 268; Кюиер, 1961, с. 327; Таскин, 1973, с. 7; Liu Mautsai, 1958, с. 161]). Да и сам титул «шаньюй» иногда расценивается как прототип таинственного слова «Чингис» [Банзаров, 1849, с. 18–20; Boodberg, 1979, с. 87, 89].

Разумеется, для ознакомления со столь давней историей требовалось иметь хроники. Мы не знаем, как обстояло дело со сбором исторической информации в эпоху Чингисхана, но при его преемниках эта работа приобрела целенаправленный характер. В 1236 г. по инициативе киданина чжун-шу-лина Елюй Чуцая было «учреждено Историческое общество; в пособие взяты исторические книги из городов Янь-цзин и Пхин-ян»; историографами назначили троих китайцев (судя по именам) [Иакинф, 1829, с. 259]. Позже Мункэ и Хубилай поручали китайским же ученым, проживавшим в Монгольской империи, переводить на монгольский язык исторические сочинения [Позднеев, 1906, с. 166]. В XVII в. сложилась аналогичная ситуация: маньчжуры готовились напасть на Китай и интересовались успехами предыдущих «варварских» династий на этом поприще. Истории Ляо, Цзинь и Юань были переведены на маньчжурский язык [Таскин, 1979, с. 16].

Значит, одним из источников сведений о кочевых государствах служили династийные хроники и, возможно, другие исторические произведения.

Еще одним источником стали эпиграфические памятники. Например, рассказ о падении Уйгурского каганата и о последующей истории уйгуров был нанесен на стелу, воздвигнутую в честь гаочанских князей, а позже почти без изменений списан оттуда в «Юань ши» — официальную хронику монгольской династии [Малявкин, 1983, с. 154]. Об интересе к подобным текстам в рассматриваемую эпоху (первая половина XIII в.) свидетельствует то, что после смерти Елюй Чуцая в его доме нашли «несколько тысяч древних и новейших книг, картин и древних письмен на металле и камнях» [Иакинф, 1829, с. 293].

Можно предположить, что китайским и киданьским советникам, их монгольским патронам стала известна история всех крупных держав номадов, содержавшаяся в указанных сочинениях. Однако источники не дают основания для такого вывода. А из имеющихся данных пока можно заключить, что до руководителей империи доходили только названия городов, титулы и имена каганов[25] (естественно, в китайской транскрипции) и, возможно, представления об общих пределах их владений[26].