Государственный строй Монгольской империи XIII в.

Чагатайского улуса при Мункэ и Бату). Это демонстрирует определенную самостоятельность института соправительства по отношению к системе крыльев.

Престолонаследие

Этот вопрос не относится непосредственно к сфере административного строительства, но логически вытекает из его принципов. Компетенция правителей определяла и их права на высшую ступень иерархии в империи. Наследование престола в империи и улусах не было законодательно оформлено, значит, оно регулировалось традицией. В одном пункте ученые солидарны: хан реально или формально избирался на курултае. Но основания для избрания нового государя трактуются по-разному. Одни исследователи полагают, что кааном или улусным ханом становился «достойнейший из Чингисидов», указанный в завещании предыдущего правителя [Березин, 1854, с. 423]. Другие считают, что на троне мог оказаться любой Чингисид в силу своей принадлежности к правящему роду [Владимирцев, 1934, с. 99]. Третьи придерживаются мнения, что на царский венец имели право в первую очередь старшие родственники [Федоров-Давыдов, 1973, с. 69; Jackson, 1978, с. 194]. Четвертые утверждают, что сын наследовал отцу [Spuler, 1955, с. 255][130]. Наконец, некоторые исследователи вообще отказывают монгольской государственности в четком порядке престолонаследия [Бартольд, 19686, с. 147; Ayalon, 1971, с. 154–155]. Интерес историков к этой, казалось бы, частной проблеме показывает ее значение для понимания особенностей государственного устройства монгольской державы. Диссонанс мнений демонстрирует неполную изученность данной темы. Поскольку в источниках не зафиксированы какие-либо нормы по этому поводу, то приходится, так же как и при разборе соправительства, опереться на отдельные факты и выделить из конкретных ситуаций общие и особенные черты наследования. Прежде всего следует установить, кто имел принципиальное право и возможность обладать монаршим саном.

Империя — достояние рода

Чингисиды и борджигины

Высшие посты в кочевых государствах (каганы, ханы-правители уделов, верховное военное командование) обычно предоставлялись людям, принадлежавшим к одному правящему клану: Люаньди у хуннов, Ашина у древних тюрок, Яглакар у уйгуров, Елюй у киданей и т. д. Соответственно вся держава расценивалась как достояние данного рода, и остальные роды и племена, включенные в нее, считались подданными клана-гегемона. Происхождение родового принципа управления одни исследователи объясняют дублированием первобытно-общинных институтов [Викторова, 1968, с. 557–558; Krader, 1955, с. 68], другие — наличием их пережитков [Потапов, 1954, с. 78, 79], третьи — необходимостью поддержания дисциплины в армейских частях за счет солидарности родственников в боях [Майский, 1962, с. 79], четвертые — сакрализацией племенного вождя и его родичей в период выделения административных должностей в общине [Васильев, 1983, с. 30, 31]. Родовой принцип нашел воплощение и у монголов в XIII в. Но в его реализации были нюансы, приводившие историков к спорным и противоречивым заключениям. Так, если допустить, что империя представлялась ее основателям как собственность рода и уделы соответственно распределялись между его членами [Мункуев, 1970, с. 366], то почему Чингисхан, принадлежавший к роду борджигинов, раздал огромные улусы только сыновьям, а многочисленные сородичи-борджигины получили мелкие владения: в Монголии и Северном Китае? Почему наследником был назначен Угедэй в обход братьев Чингисхана Хасара и Тэмугэ-отчигина, которые имели право на престол [Козьмин, 1934, с. 59, 147]? Может быть, представления о родовом достоянии возникли уже после смерти Чингисхана: известно, что ни один из его сыновей не унаследовал «могучей воли отца» [Бартольд, 1963, с. 529]?