Государство

Определение хороших действий как действий, имеющих хорошие последствия, отодвигает нас на шаг назад и ведет к следующему вопросу: какие последствия являются хорошими? Получаемый ответ отчасти тащит за собой ненужную шелуху: слово «полезный» (utile) имеет прозаические, бытовые и узко гедонистические коннотации, указывающие на систему ценностей, в которой отсутствуют благородство, красота, альтруизм и трансцендентность. На некоторых утилитаристах, и не в последнюю очередь на самом Бентаме, лежит вина за то, что это ложное понимание попало в учебники. Однако, если рассуждать строго, такой ответ должен быть отвергнут. В приемлемо обобщенной форме утилитаризм утверждает, что последствие нужно считать хорошим, если оно кому-либо нравится, неважно почему и что это за последствие («канцелярская кнопка или поэзия»); и, конечно, не только потому (или, возможно, вообще не потому), что оно полезно. Последствие, которое кому-либо нравится, — это то же самое, что удовлетворение желания, а также достижение цели, и оно является «мерой хорошего и плохого». Субъект, предпочтения, желания или цели которого характеризуют последствия, всегда является индивидом. Выводы относительно блага семьи, группы, класса или общества в целом прежде всего должны каким-то образом удовлетворять индивидуальным критериям — их необходимо основывать на благе людей, составляющих эти общности. Индивид суверенен в своих предпочтениях и антипатиях. Никто не выбирает за него его цели, ни перед кем не стоит задача оспаривать его вкусы (хотя многие утилитаристы ограничивают сферу полезности, по сути дела требуя, чтобы индивидуальные цели были достойны рационального и морального человека). Более того, поскольку индивиды вполне могут любить свободу, справедливость или, если уж на то пошло, Божью благодать, обладание этими благами порождает полезность аналогично, скажем, обладанию пищей и жильем. Таким образом, можно трактовать полезность как однородный показатель результата, общий индекс достижения конечных целей, в котором их множественность неясным образом синтезируется в разуме индивида. Такой взгляд предполагает, что абсолютные приоритеты отсутствуют, что для каждого человека каждая из его целей характеризуется континуальной величиной, и достаточно маленькие приращения одной цели могут быть в определенном соотношении обменены на приращения любой другой цели. Этот подход, несмотря на его удобство, несколько произволен и, возможно, неверен. Кроме того, объединение таких целей, как свобода или справедливость, в индекс универсальной полезности делает невозможным рассмотрение некоторых важных вопросов, которые хотела бы задать политическая теория.

(С претенциозностью, которая подчас делает язык общественных наук столь нудным, «склонность» [liking] неизбежно превращается в свое производное — «предпочтение» [preference]. В текстах об «общественном выборе» обычно говорится о предпочтении, даже когда это не значит «больше нравится». Такое словоупотребление теперь является fait accompli[105], и я буду придерживаться его до тех пор, пока меня не вынудят говорить «лучшести», имея в виду «блага». Впрочем, было бы легче, если бы общепринятая практика не заставляла нас использовать сравнительную степень там, где было бы достаточно положительной.)

Действия частных лиц нередко, а действия государства почти всегда влекут за собой последствия для нескольких людей, обычно для общества в целом. Поскольку исходной единицей является индивид, мера положительных качеств действий представляет собой алгебраическую сумму полезностей, к возрастанию которых эти действия ведут у всех затронутых ими индивидов. (Более расплывчатое упорядочение степени благотворности может служить лишь в ограниченных целях.) Иными словами, мы рассматриваем сумму полезностей, полученных выигравшими, за вычетом полезностей, потерянных проигравшими. Если максимизируется общественное благо, то выбор между двумя взаимоисключающими вариантами государственной политики должен делаться в пользу того варианта, который ведет к повышению чистой положительной полезности. Как же это выяснить?