Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.

Это нашло отражение и в том, что порой жены правителей играли значительную роль в политической жизни Бухары. Даже при таком властном и жестоком эмире, как Насрулла (1827–1860), получившем от подданных нелицеприятное прозвище «Мясник», это имело место: немецкий миссионер Д. Вольф сообщает, что выходец из Афганистана Абдул-Самут-хан добился при этом эмире высокого поста в армии и политического влияния благодаря поддержке жен Насруллы [Wolff, 1846, р. 239].

Вместе с тем даже в начале XX в., т. е. уже в период пребывания Бухары под российским протекторатом, женщины в эмирате были менее свободны в своих действиях, чем в других восточных государствах (например, в том же Хивинском ханстве, как будет показано ниже), практически не выходили из дома и не общались с посторонними. Требование для женщин закрывать лицо от посторонних сохранялось вплоть до падения эмирата в 1920 г., с открытыми лицами могли ходить только бухарские казашки, девочки туркменки до девяти лет, а также нищенки любого возраста и женщины легкого поведения [Гаевский, 1924, с. 22–23; Крестовский, 1887, с. 281; Никольский, 1903, с. 30–31].

Жениться на мусульманке мог только такой же мусульманин. Если еврей или индус влюблялся в мусульманку, и она отвечала ему взаимностью, единственным способом избежать наказания за посягательство на «правоверную» и добиться семейного счастья становился официальный переход иноверца в ислам. В таком случае эмир мог засвидетельствовать обращение «неверного» и даже сам ходатайствовал перед родственниками потенциальной невесты, чтобы они выдали за него дочь [Moham Lal, 1846, р. 130].

Несмотря на такую строгую регламентацию семейной жизни, эмир, как «глава правоверных», имел право вмешиваться и в эту сферу правоотношений своих подданных. По сведениям Д. Вольфа, по воле того же эмира Насруллы «великий мулла» (вероятно, кази-калян или шейх-ул-ислам) объявил, что монарх является пастырем, а его подданные овцами, что дает ему право взять себе в жены любую женщину в эмирате – даже замужнюю, поскольку он в силу своего положения для нее то же, что муж [Wolff, 1846, р. 236–237]. Такое явное вмешательство в семейную жизнь подтверждает абсолютный характер власти бухарского монарха, который своей волей мог отменить или изменить даже принципы мусульманского права, которое им самим объявлялось единственным законом в эмирате[61].

Аналогичным образом действовали и беки в своих владениях. Взять в наложницы дочь любого жителя подвластного им региона было обычной практикой. В.Н. Гартевельд подробно описал случай, когда кулябский бек потребовал себе в гарем дочь одного дехканина (зажиточного земледельца). Не желая отдавать дочь в наложницы, родители отправили ее к родственникам, а сами наутро стали плакать, что их дочь утонула. Бек, узнав об этом, обвинил семью в том, что они нарочно утопили дочь, чтобы не отдать ему, приказал выпороть все семейство и наложил на него штраф в 3 тыс. тилля, которого семья, конечно, выплатить не смогла и потому была взята в кабалу и выведена на рынок. Дочь, узнав о происшедшем, вернулась, бросилась к беку и стала умолять его помиловать родных, но он ей отказал. Тогда она, и в самом деле, утопилась. А когда эмиру пожаловались на действия бека, монарх ему сделал выговор «за шалости» [Гартевельд, 1914, с. 116–120] (см. также: [Юсупов, 1963, с. 47–48]).

§ 7. Правовой статус национальных и религиозных меньшинств

Особое внимание российские дипломаты и исследователи уделяли положению национальных и конфессиональных меньшинств, поскольку рассчитывали на их прорусскую ориентацию и поддержку реформ в Бухаре.

Узбеки, в силу традиции считавшиеся потомками завоевателей Средней Азии, номинально продолжали являться привилегированной частью населения, хотя уже к середине XIX в. фактически уступили ведущую роль в политике персам, в торговле – таджикам[62] и отчасти евреям [Глуховской, 1869, с. 67; Клемм, 1888, с. 4–5; Матвеев, 1883, с. 33; Покотило, 1889, с. 486; Стремоухов, 1875, с. 678]. Но если мусульмане, как местные (таджики), так и выходцы из других стран (арабы и даже бывшие рабы-персы) – могли добиться значительных успехов в государственной и деловой жизни, то в отношении немусульман существовали весьма жесткие ограничения.

Самым главным из них было взимание предусмотренного шариатом налога с «неверных» – джизьи. Уже путешественники конца XVIII – начала XIX в. упоминают о том, что бухарские евреи («джугуты») должны были платить 35–40 таньга в год с дома, а каждый еврей с источником дохода – еще и по 2 таньга в месяц [Бекчурин, 1916, с. 304; Мейендорф, 1975, с. 96] (см. также: [Бурнашев, Безносиков, 1818, с. 66]). В дальнейшем эта практика была распространена на индийцев, исповедовавших индуизм, армян, китайцев и др.