Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

Хивинские события XVIII в. известны преимущественно по восточным источникам: собственно хивинским, персидским, бухарским и т. д., а также по материалам переписки казахских ханов и султанов, туркменских родоплеменных предводителей, калмыцких ханов с российскими властями. Однако не меньшую ценность представляют сведения о ситуации в Хиве и положении ее монархов, содержащиеся в записках российских очевидцев — путешественников, лично побывавших в Хиве во время описываемых событий[71].

Фактически только первый из авторов, чьи сведения мы используем, Ф. Беневени, обладал вполне официальным статусом посланника Петра I (побывал в Хиве в первой половине 1720-х годов), тогда как ситуация с другими гораздо сложнее. Так, Д. Гладышев и И. Муравин формально являлись участниками научной экспедиции в Приаралье 1740–1741 гг., однако из их сведений можно сделать вывод, что они выполняли также и дипломатические поручения. «Агентом под прикрытием» был капитан Г. Тебелев, под видом торговца побывавший в Хивинском ханстве в 1741 г. (отправивший его астраханский генерал-губернатор М. М. Голицын прямо писал в своем отчете в Коллегию иностранных дел: «Отправлен был от меня под протектом купечества на одном судне з запасом астраханского гарнизона капитан Гаврила Тебелев» [РТО, 1963, с. 64]); в таком же статусе был отправлен и еще один офицер — капитан В. Копытовский. Точно так же в 1753 г. в Хиву был направлен торговый караван под номинальным руководством самарского купца Д. Рукавкина: в его состав были включены два оренбургских чиновника, Я. Гуляев и П. Чучалов, которые (как и Гладышев с Муравиным) вели официальные переговоры с ханом и собрали ряд важных сведений о политической ситуации в ханстве. Наконец, майор Е. И. Бланкеннагель побывал в Хиве в 1793–1794 гг. в качестве глазного врача (для оказания помощи дяде могущественного временщика Аваз-бия Кунграта), но его сведения также заставляют думать, что функции «майора-медика» были лишь прикрытием для осуществления разведывательной деятельности, в которой, как он сам писал, подозревали его и хивинцы. Поскольку имперские власти были заинтересованы в получении объективной информации, можно отнестись к сведениям этих авторов с большим доверием, чем к сочинениям придворных историков правителей Центральной Азии.

Ф. Беневени подробно рассказывает о противостоянии двух претендентов на трон — Ширгази и Шах-Тимура. Оба претендента происходили из хивинской правящей династии Арабшахидов, но Ширгази принадлежал к боковой ветви, уже давно проживавшей в Бухаре, и поэтому узбекская знать предпочла его Шах-Тимуру, являвшемуся сыном недавно умершего хана Мусы, полагая, что «пришлый» правитель окажется более покладистым. Однако Ширгази вскоре проявил себя властным и энергичным монархом, что вызвало сильное недовольство его покровителей и заставило подумать о замене. Ф. Беневени в письме Петру I еще в январе 1722 г. писал, что «в Хиве между двумя партиями озбецкими под намерением, чтоб Ширгазы хана переменить и на его место поставить Мусы хана сына, еще в четырнадцати годах Шах Темир Султаном нарицаемого» [Беневени, 1986, с. 65]. Шах-Тимур уже годом раньше был провозглашен своими сторонниками ханом в Кунграде — центре так называемого Аральского владения, являвшегося полунезависимым регионом Хивинского ханства, тем самым бросив вызов «столичному» хану, — в результате ханство фактически раскололось надвое.