Читаем Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в. полностью

Как отмечалось в предыдущей главе, бухарские аталыки из рода Мангыт, свергнув ханов-Чингизидов и заняв трон, упразднили должность аталыка, которая с этих пор превратилась в почетный титул. То же самое произошло и в Хиве: когда инаки из рода Кунграт заняли ханский трон, должность инака как градоначальника и фактического главы правительства ханства была упразднена, и отныне инаками назывались лишь влиятельные представители ханского рода — ханские братья и другие близкие родственники, обладавшие влиянием, но не занимавшие высшие сановные должности при дворе. Как правило, инаком отныне назывался старший брат хана, номинально считавшийся наместником города Хазарасп. В качестве такового А. Субханкулов и Н. Н. Муравьев называют Кутлу-Мурада, старшего брата хана Мухаммад-Рахима I [Муравьев, 1822а, с. 99; Субханкулов, 2007, с. 210], а И. В. Виткевич и Д. Эббот — Рахман-Кули — старшего брата Алла-Кули, преемника Мухаммад-Рахима [Виткевич, 1983, с. 91; Abbott, 1884а, р. 150; 1884b, р. 279]. При этом путешественники подчеркивали, что инаки были верны своим царственным братьям и не претендовали на верховную власть, а ханы, соответственно, выказывали им всяческое уважение, включали в свой совет и т. д. И в более позднее время титул инака также жаловался влиятельным членам ханского рода — например, участники похода на Хиву 1873 г. Н. И. Гродеков и А. П. Хорошхин упоминает, что его носил Ильтузар (Итазали), двоюродный или троюродный брат хана Мухаммад-Рахима II [Гродеков, 1883, с. 273; Хорошхин, 1876а, с. 477].

Именно при первых ханах из династии Кунгратов в начале XIX в. начинает формироваться иерархия придворных сановников. Высшим среди них являлся мехтер, которого путешественники, знакомые с османской или персидской системой власти, именовали «везиром» [Муравьев, 1822б, с. 59]. Подобно бухарскому кушбеги[81], мехтер зачастую осуществлял внешнеполитическую деятельность, и именно с ним вступали в контакт иностранные дипломаты, которые затем, на основе его решения, попадали на прием к монарху [Аитов, 1911, с. 242–244; Вамбери, 2003, с. 105–106; Игнатьев, 1897, с. 93; Килевейн, 1861, с. 101, 102].

Вторым по значению сановником был кушбеги («сокольничий»), который, как мы помним, занимал ведущее место в сановной иерархии Бухарского эмирата. При хивинском же дворе формально он являлся «вторым везиром», или «министром двора» [Муравьев, 1822б, с. 60; Игнатьев, 1897, с. 135; Стеткевич, 1892, с. 209]. По сведениям Д. Эббота, он также занимал должность верховного военачальника и нередко соперничал за власть с мехтером, который всячески старался не допускать его до контактов с иностранными дипломатами, чтобы влияние кушбеги не возросло еще больше [Abbott, 1884b, р. 293].

Наконец, третьим по значению сановником являлся диван-беги, формально отвечавший за сбор налогов, контроль торговой деятельности и чеканку монеты. Из иностранцев чаще всего с ним приходилось взаимодействовать дипломатам, которые старались добиться уменьшения торговых пошлин с иностранных торговцев [Базинер, 2006, с. 354; Килевейн, 1861, с. 104; Серебренников, 1912, с. 129]. Однако фактически нередко этому сановнику приходилось заниматься и другими хозяйственными вопросами. Так, например, в 1887 г. обмелел канал Шават, и именно диван-беги Мухаммад-Мурад был направлен для организации работ по прорытию нового русла канала [Стеткевич, 1892, с. 398].

Должности, в большинстве своем заимствованные хивинскими монархами из Бухары, не всегда отражали реальное место того или иного сановника в иерархии. Так, например, в зависимости от качеств или влияния конкретного сановника, его связей с ханским домом, он мог занимать первенствующее положение при дворе и в государстве, хотя официально не обладал высшим титулом. Формально, как указывалось выше, «первым министром» считался обладатель должности мехтера, но нередко путешественники называли таковым диван-беги (см., например: [Рассказы, 1873, с. 266; Стеткевич, 1892, с. 209]). Иногда по своему влиянию их обоих превосходил кушбеги — например, Н. П. Игнатьев именно его называет «первым министром», подчеркивая, что тот занимал ведущее положение не в силу должности, а потому что являлся ханским зятем, что позволило ему в конечном счете добиться отставки мехтера [Игнатьев, 1897, с. 148, 163]. Даже вопрос о замещении хана в столице в случае его отсутствия не был четко регламентирован: его замещал либо мехтер [Базинер, 2006, с. 354], либо «тура» — предполагаемый наследник [Abbott, 1884b, р. 292–293].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

В книге впервые в отечественной науке исследуются отчеты, записки, дневники и мемуары российских и западных путешественников, побывавших в Монголии в XVII — начале XX вв., как источники сведений о традиционной государственности и праве монголов. Среди авторов записок — дипломаты и разведчики, ученые и торговцы, миссионеры и даже «экстремальные туристы», что дало возможность сформировать представление о самых различных сторонах государственно-властных и правовых отношений в Монголии. Различные цели поездок обусловили визиты иностранных современников в разные регионы Монголии на разных этапах их развития. Анализ этих источников позволяет сформировать «правовую карту» Монголии в период независимых ханств и пребывания под властью маньчжурской династии Цин, включая особенности правового статуса различных регионов — Северной Монголии (Халхи), Южной (Внутренней) Монголии и существовавшего до середины XVIII в. самостоятельного Джунгарского ханства. В рамках исследования проанализировано около 200 текстов, составленных путешественниками, также были изучены дополнительные материалы по истории иностранных путешествий в Монголии и о личностях самих путешественников, что позволило сформировать объективное отношение к запискам и критически проанализировать их.Книга предназначена для правоведов — специалистов в области истории государства и права, сравнительного правоведения, юридической и политической антропологии, историков, монголоведов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение