Государство и революции

Отметим — тринадцать тысяч шестьсот два, это только выявленных и выловленных. И только за пять лет, 1968-72 гг., когда, например, политическая активизация, связанная с хельсинкскими процессами, еще и не начиналась.

А вот маленький пример из другой области — отложившийся в моей собственной памяти в начале 70-х. В нашей школе под Минском один старшеклассник отсидел небольшой срок за хулиганство — и будучи уже совершеннолетним, во «взрослой» тюрьме. Разумеется, вышел "героем дня", и мы, пацаны, ему в рот ему заглядывали. А рассказывал он и о «политических», которых там сидело довольно много. Причем говорил с завистью — дескать, так, как они сидят, чего бы не сидеть? На работы не гоняют, позволяют книги читать и выйти имеют возможность в любой момент. Потому что держали их в тюрьме без суда, и вообще без определенных сроков. Предлагая выпустить, если те подпишут покаянное отречение от своих взглядов. А они вот не подписывали… Кто были те «политические», по какому делу они сидели неизвестно.

Когда правозащитника Ю. Орлова в 1978 г. отправляли в лагеря, его везли в вагоне, набитом политическими. И они, узнав, что с ними едет "соратник Сахарова", кричали: "Напиши о нас книгу!". Он лишь упомянул данный факт в своей книге — это были какие-то «другие» политические, не имеющие отношения к правозащитному движению, и его, похоже, не очень интересовавшие. Из случайного упоминания в его же мемуарах (негативного) мы узнаем о разгромленном «марксистском» подполье в Куйбышеве — но сколько их было, никем не упомянутых, не замеченных, оставивших о себе документальный след только в судебных и следственных делах? В передаче из лагерей работ того же Орлова, Марченко и других диссидентов участвовали сотни посторонних лиц — чтобы не попасться при обысках, ее осуществляли по цепочкам, небольшими порциями, с использованием разных хитростей. Каждый из этих сотен добровольных помощников рисковал собственной свободой. И их имена тоже остались "за кадром" истории.

Если при Хрущеве политзаключенные были сосредоточены в отдельном Дуброваге, то в 70-х и 80-х существовала уже снова целая сеть лагерей для них — Мордовские, Пермские, Якутские и др. Не считая обычных тюрем и лагерей, куда их тоже сажали. Следовательно, было кого в них содержать. Для "жалкой кучки", пожалуй, многовато будет. В начале 60,-х в СССР имелось две «спецпсихушки» для диссидентов, а к началу 80-х их стало уже более тридцати. Следовательно, было для кого их строить. Причем, и в «спецпсихушки» помещали только самых заметных «политиков», а тех, кто попроще, так сказать, местного ранга, и в обычные психиатрические лечебницы запихивали. Так что общие масштабы сопротивления коммунистическому режиму в России оказываются куда солиднее общепринятых поверхностных представлений.

Существует еще целый ряд аспектов, мешающих представить объективную картину политического противоборства в данный период. Так, под понятиями «диссидентов» и «правозащитников» оказались свалены в одну кучу совершенно разные личности, группировки, течения. Ведь и в самом деле, для КГБ все они являлись примерно одинаковыми противниками, а для Запада различались только по возможности их использования в пропагандистских играх. Поэтому в одном ряду, в одних и тех же перечислениях, оказались, например, гуманист академик Сахаров и националист Звиад Гамсахурдиа. Который тоже фигурировал в числе известных правозащитников, поскольку боролся за законное право своего народа на самоопределение, сотрудничал с Хельсинкскими группами, несколько раз сидел — но придя к власти в Грузии в 1991 г., установил там режим похлеще коммунистического, начав с террора и политических убийств конкурентов и гонений на национальные меньшинства республики — осетин, абхазцев, аджарцев.

Или возьмем такой пример — А. Щаранский, еврей-отказник, вступив по данному поводу в конфликт с властями, затем стал одним из активистов более широкой борьбы против нарушений в СССР прав человека. Но в это же время многие другие отказники, тоже подвергавшиеся преследованиям, тоже порой попадавшие за решетку и числившиеся в правозащитниках, боролись за одно-единственное право — эмигрировать самим, а уж что будет дальше твориться в СССР, их не особо и волновало. А были в ряду «инакомыслящих» и несколько "легальных диссидентов", которым позволяли говорить все, что вздумается, иногда деликатно «поправляли», но никогда не арестовывали. Держали специально напоказ для иностранцев, желающих познакомиться с "настоящими диссидентами", чтобы продемонстрировать им, что гражданские свободы у нас соблюдаются, а сажают только тех, кто действительно в чем-то провинился.