Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина

Первая мировая война вновь перенесла колониальную практику насилия на родину, в Европу. Однако по ходу дела война преобразовала характер и масштаб насилия.

Всеобщая военная мобилизация, ломая традиционный барьер между военной и гражданской сферами, широко распространила ранее существовавшую практику насилия на внутреннюю гражданскую сферу^{399}. В России Первая мировая война ознаменовала перелом, когда империя массированно ликвидировала целые сегменты своего населения, которые в предшествующие десятилетия квазинаучно характеризовались как «ненадежные». Эти ликвидации едва ли диктовались военной необходимостью или местными эксцессами. По всей Европе переход от профессиональных армий к резервной системе — «вооруженной нации» — все больше заставлял европейские государства взирать на любого совершеннолетнего «чужака» как на потенциального врага. Довоенные указания давали русским военным властям в тех областях, которые находились на военном положении, право депортировать индивидов в глубинки империи^{400}. Десятилетиями военные статистики прилежно каталогизировали «подозрительные» народности среди подданных империи, особенно это касалось евреев и немцев. С началом военных действий русские военные официально санкционировали взятие заложников среди собственного населения, чтобы обеспечить коллективную лояльность и готовность к военным реквизициям^{401}.

С первых же дней войны власти Российской империи включились в осуществление массовой программы принудительных депортаций из прифронтовых областей, претворяя в политику то, что военные статистики десятилетиями говорили о населении этих областей^{402}.

Военные власти наблюдали за принудительной депортацией почти одного миллиона подданных из западных губерний и Кавказа. Так как начало депортаций практически совпало с началом войны, то жестокий и неожиданно затяжной конфликт не мог служить объяснением такой политики.

Разумеется, военные статистики использовали существующие антипольские, антимусульманские и антиеврейские настроения, но при этом переключали их в новый регистр.

Меры по депортации еврейских подданных в годы Первой мировой войны были не просто возрождением старомодного антииудаизма. Напротив, они отражали переход от традиционных стереотипов (антииудаизм) — к новой форме гражданского антисемитизма, не связанного напрямую с религией и не сосредоточенного исключительно на евреях. Совет министров и Генеральный штаб на протяжении 1915 г. спорили по поводу депортаций евреев^{403}. Спор разгорелся между приверженцами старомодного антииудаизма традиционных бюрократов, стремящихся загнать евреев в гетто, и сторонниками новомодного антисемитизма «прогрессивных» военных, считавших целые слои населения ненадежными в политическом и военном отношении. Именно этот антисемитизм, а не якобы врожденный антииудаизм русского крестьянства (проявлявшийся, например, в погромах) возбуждал насилие против евреев в последующих революционных потрясениях.

Русские власти не ограничивали такие меры территорией своей империи. Основываясь, между прочим, на австро-венгерских переписях населения, русские военные статистики как в специальных секретных анализах, так и в учебниках, долгое время внимательно присматривались к этническому составу Австрийской Галиции^{404}.

Австро-венгерские военные статистики, фактически, пришли к аналогичным выводам и составили предварительные списки якобы ненадежных «русофильских» подданных^{405}. С началом войны и австро-венгерские, и русские власти старались в первую очередь изолировать, переселить или сразу расстрелять те слои населения Галиции, которые считали «ненадежными» (русские — для австро-венгров, немцы и евреи — для русских)^{406}.

Эти меры невозможно оправдать одной лишь военной необходимостью. Они имеют смысл, только если принять всерьез концепцию преобразования населения или внедрения в него элементов, или ликвидируя некоторые элементы. Все чаще угрозы государству назывались профилактическими терминами как угрозы здоровью общества. Русские власти депортировали «ненадежное» население из западного пограничного региона, потому что о нем постоянно говорилось как об «элементе», «губительном», «вредном и опасном для русского народа» — терминология, почти идентичная той, что впоследствии использовалась для оправдания советских «массовых операций» в 1930-х гг. Целью таких мер было воздействие на состав населения, «очищение» регионов от специфических элементов^{407}. В ходе Великой войны депортация «ненадежных и вредных элементов» стала частью концептуального плана, который описали военные статистики. Выступая в Думе, депутаты призывали к тотальной депортации немцев, пусть даже некоторые из них были русскими подданными. После антинемецких погромов в Москве в мае 1915 г., градоначальник выразил сожаление, что было слишком много императорских подданных немецкого происхождения, чтобы всех их поместить в «концентрационный лагерь» на Средней Волге^{408}.