Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии

«На мамину семью повлиял Советский Союз. Ее родители свободно говорили по-русски, – пояснила Майсем. В 1930‐х и начале 1940‐х годов Советский Союз деньгами и оружием поддержал уйгурское и китайское исламское военное командование в Синьцзяне. Мусульманские командиры и военачальники сражались с Китаем, стремясь отделиться и создать независимое уйгурское государство, которое, как надеялся Советский Союз, станет коммунистическим сателлитом в геополитической борьбе против Китая».

Тогда в Китае еще не было коммунистического правительства – войска Мао Цзэдуна захватили контроль над страной в 1949 году. Националистические вожди и коммунистические идеологи были втянуты в гражданскую войну.

«Когда сюда пришел Советский Союз, мои бабушка и дедушка [по маминой линии] попали под его влияние. Они стали первыми партийцами, первыми вожаками коммунистов в своей деревне, – рассказывала Майсем. – Хотя мой дедушка был академиком, политическим влиянием он был обязан своему советскому образованию, а также тому, что как профессор был знаком со многими влиятельными людьми. Поэтому ему было легче получать землю в собственность и скупать недвижимость. Он был арендодателем. Так мы и разбогатели».

К началу нового тысячелетия, когда Майсем почти исполнилось 18 лет, коммунизм в том изначальном виде, в котором его понимал Карл Маркс и впоследствии развивали Владимир Ленин, Мао Цзэдун и идеологи «культурной революции», утрачивал свои позиции в Китае. На смену ему приходила гибридная форма капитализма и демонстративного потребления, управляемая государственным планированием.

В начале 2000‐х годов Майсем первый год училась в старших классах небольшой школы, в которой был всего лишь один компьютер, подключенный к интернету. Но все же Майсем с друзьями были заинтригованы: они сели за компьютер и начали щелкать мышкой.

«Было любопытно, – рассказывала она. – До школы я никогда не видела интернета. А теперь с помощью этой машины я могла скачивать и читать статьи и книги. Интернет был под жесткой цензурой, поэтому читать все подряд было нельзя. Но нам действительно открылся новый мир. Я увидела мудрость нашего времени. Многие говорили, что Китай скоро станет центром притяжения мировых технологий и экономики. У нас было более миллиарда человек, все начинали интересоваться интернетом, хотели оставить в прошлом трудные времена и превратить Китай во что-то большее».

Это был шанс обратить вспять «век унижения», как коммунистическая партия называла длительный период, когда Китай подвергался эксплуатации, насилию и ослабляющему влиянию со стороны иностранных держав.

В то же время в Синьцзяне происходило культурное пробуждение иного рода.

«Это была могучая смесь этнического национализма, религиозного влияния ислама, китайского коммунистического мышления и западной либеральной мысли, – говорил мне Эсет Сулайман, уйгурский историк-интеллектуал, живущий в Вашингтоне. – Так как в действительности все это не могло сосуществовать одновременно, ситуация вылилась в конфликт, противоборство и появление фракций».

Уйгурский писатель-экзистенциалист Перхат Турсун, испытавший влияние французского писателя Альбера Камю, в 1999 году опубликовал свой скандальный роман «Искусство самоубийства». В нем был описан суицид – для общества, закрытого при коммунизме, а теперь находившегося под влиянием суннитского духовенства, эта тема была шокирующей. В роли цензоров должны были выступать редакторы государственных издательств. Турсуну угрожали смертью, и он превратился в символ либеральной мысли для бурно развивавшейся литературной сцены.

«Он бросил вызов запретам, – сказал мне его друг, поэт Тахир Хамут. – Консервативные писатели и исламисты были глубоко опечалены».

В одной из школ в южном Синьцзяне было устроено сожжение экземпляров «Искусства самоубийства». От Турсуна ушла жена, не выдержав угроз толпы в адрес их семьи. Хамут, Турсун и другие стали отказываться от традиционных журналов и газет, подлежавших государственной цензуре, и начали публиковать свои произведения на множившихся сайтах на уйгурском языке, которые каким-то образом избегали государственного контроля.

«Не поймите нас неправильно. В Китае все еще продолжались репрессии, – говорил мне Абдувели, один из сетевых писателей. – Людей сажали в тюрьму, обвиняя в подрывной деятельности. Но мы искренне считали, что ситуация улучшается, что мы живем в эпоху глобализации и никакое правление железной рукой не может длиться вечно».

«Это было волнующее время, полное надежд, – вспоминала Майсем, когда мы беседовали много лет спустя в совсем другой стране. – Но была и проблема. Кое-что мы проглядели: те же силы, что возвысили нас, могли привести к нашему падению».

Глава 4 Восхождение Китая

Нет такой силы, что могла бы поколебать фундамент этой великой нации.

Си Цзиньпин