Государыня

Вельможи сошлись во мнении с канцлером Монивидом и с епископом Войтехом и во главе с ними пришли в Нижний замок требовать от Александра незамедлительных военных действий.

   — Запомни, сын мой, воины великой Литвы смоют позор оскорблений, нанесённых тебе и княжеству тестем, погрязшим в схизме, — заявил епископ Войтех.

У Александра воинский дух был настолько слабый, что он никогда не помышлял встать во главе войска. Да и тестя ему вовсе не хотелось наказывать. Но канцлер и епископ давили на него с такой яростью, что он задыхался от бессилия. И великий князь дал слово выполнить волю рады о военном походе на Русь. Однако не совсем так складывались его размышления, как это навязывали паны рады и все вельможи его окружения. Вначале великий князь решил совершить малый набег на Русь, как это делали ордынцы. Лишь в первых числах августа девяносто седьмого года он проводил гетманов Радзивилла и Острожского в набег против Рязанского княжества. Был в том решении великого князя хитрый ход.

В ту пору Рязанское княжество не имело никакого отношения к Москве и являлось самостоятельным уделом. Смысл набега тем не менее был резонным: смотри, государь всея Руси, как бы говорил Александр, я на тебя не нападаю только потому, что уважаю; но придёт сему уважению конец, если не дашь Елене волю перейти в мою веру и не вернёшь Литве перебежавших к тебе князей.

Иван Васильевич так и понял вторжение воинов Александра в Рязанское княжество и послал в Вильно боярского сына Дмитрия Загряжского передать великому князю слово: «В докончальных грамотах записано, чтобы нам князей служебных с отчинами не принимать на обе стороны, но когда всем православным в Литве пришла такая нужда в греческом законе, которой наперёд от твоего отца и предков не бывало, то мы ради той нужды приняли князя Семёна Вельского в службу с отчиной — то бы тебе было ведомо, и ты бы в отчину нашего слуги и людям его обид и силы не делал». По поводу вторжения литовских воинов в Рязанское княжество государь всея Руси и словом не обмолвился.

События в Вильно закружились лихо. Александр явился с письмом Ивана Васильевича к княгине Елене. Как и всё последнее время, он был изрядно хмелен и совал послание государя всея Руси прямо под нос супруге.

   — Грех на душу взял твой батюшка, виня нас в том, что мы нудили Вельского к римской вере. Ни тебя, ни его я не притеснял.

   — Пусть будет так, но что ты хочешь от меня? — спросила Елена.

   — Ничего! Лишь устрашаю, дабы чтила супруга, данного Всевышним.

Александр тут же вызвал в покои государыни Ивана Сапегу и велел при ней писать грамоту отцу.

   — Пиши! «Государю всея Руси и тестю моему Ивану Васильевичу. — Александр ходил по покою и, размахивая руками, громко бросал Сапеге слова послания: — Вельский тебе не умел правды поведать; он лихой человек и наш изменник. Мы его три года в глаза не видели. У нас, по милости Божьей, в Литовском княжестве много князей и панов греческого закона получше того изменника, а никого и никогда силой и нуждой ни предки наши, ни отец, ни мы к римскому закону не приводили и не приводим. Так ты бы, брат наш, держал крестное целование, данное нам, а Вельского и других наших изменников нам выдал».

Елена слушала Александра и негодовала. В том послании великий князь путал правду с ложью. Елена сама была свидетельницей тому, как паны рады запретили Вельскому крестить внука в православном храме. Александр вместе с Войтехом стыдили его: ты, дескать, живёшь в лоне материнской земли, но не уважаешь ни её закон, ни государя, ни раду. Елена хотела о том напомнить, но знала, что Александр останется глух к её словам. К тому же Елена недомогала, почему и не ввязалась в перепалку с хмельным государем. Она верила, что отец даст на это послание достойный великого государя ответ.

Но дело до письменного ответа Ивана Васильевича не дошло. Когда литовские послы привезли послание в Москву и его лично прочитал государь, он вышел к литовцам в Посольский покой и с гневом высказал им всю накопившуюся боль:

   — Как же мой зять не нудит к римскому закону, когда к нашей дочери, к князьям, панам русским, и ко всей Руси посылает, чтобы приступили к римскому закону? А ныне учинил ещё новое насилие Руси, какого прежде при его отце и предках не бывало: сколько повелел он поставить божниц римского закона в русских городах — Полоцке, Изборске и других! Да жён от мужей отнимают, детей от родителей и силою крестят в римский закон. Так‑то ли он не нудит к римскому закону? Про Вельского же ведомо дополна про то дело, что он, не желая быть отступником от греческого закона и потерять свою голову, перешёл служить со своей отчиной. В чём же тут его измена? Запомните там, в Вильно: никому из россиян, жаждущих вернуться под мою руку, отказано не будет. Уже поставлены на ваших границах заставы князьями Можайскими и Шемячичем. Вот дьяк Иван Телешов пойдёт с вами и о том уведомит моего зятя.

Однако послы Александра, исполняя волю рады, Виленского епископа и многих гетманов, повели речь вызывающе: