Государыня

Размышляя таким образом, Глинский подумал, что он не должен лично извещать короля о своей племяннице, которая гостит у него. Нужно, чтобы кто‑то посторонний сказал о том Александру. Выбор князя пал на графа Гастольда Ольбрахта, который и сам был бы не прочь поухаживать за прекрасной баронессой. Глинский рассчитывал, что Ольбрахт, по его просьбе, не будет покушаться на юное создание. Он загодя пригласил графа полюбоваться его «трофеями», привезёнными из последнего странствия по загадочному Востоку, подарил маленький хрустальный сосуд с бальзамом. Когда сорокалетний красавец осмотрел диковинки, Глинский попросил его:

   — Любезный друг Гастольд, в моём доме гостит моя племянница, баронесса Кристина Клецкая. Я хочу, чтобы её увидел король. Удружи, пожалуйста, пригласи его приватно на осмотр восточных диковинок, а потом, как Бог повелит, и для знакомства с польской диковинкой. Надеюсь, король не откажет тебе и навестит меня.

   — Любезный друг Михаил, я с удовольствием исполнил бы твою просьбу, но вряд ли король согласится один побывать в твоих палатах.

   — А ты постарайся. Твоё красноречие мне ведомо.

   — Но я тоже желаю увидеть прекрасную Кристину.

   — Хорошо, хорошо, — отозвался князь и милостиво добавил: — Милый друг, ты её увидишь, но не больше.

После небольшой дружеской перепалки граф Ольбрахт дал согласие завлечь короля в дом князя. Он поверил Глинскому, что его гостья прекрасна, и тайно сам загорелся желанием заполучить сей «изумруд». Однако в графе проснулось и любопытство: зачем понадобилось князю ловить короля в силок? Он сказал:

   — Я исполню твою просьбу, славный князь. При том питаю надежду, что ты откроешь тайну силка.

   — Всё так просто, любезный граф. Но потерпи, пожалуйста, и я посвящу тебя в затеянную мною игру. Да–да, всего лишь весёлую игру. Я ведь игрок и шутник по природе.

   — Это как раз мне ведомо, милый друг.

Графа Ольбрахта и князя Глинского связывала многолетняя дружба, зародившаяся ещё при короле Яне Ольбрахте. Правда, у графа было устоявшееся мнение, что князь в их дружбе ищет выгоду прежде всего для себя. Но, оставаясь человеком благоразумным и благородным, граф не ставил в упрёк князю его малые пороки. Не пытаясь тотчас разгадать тайные побуждения князя, Ольбрахт взялся за выполнение просьбы Глинского, сказав ему:

   — Завтра к вечеру жди моего визита, надеюсь, принесу тебе желанную весть.

Король Александр в эти дни начала лета был озабочен многими государственными делами. От русского великого князя Василия пришли послы во главе с дьяком Третьяком Долматовым. Просили послы милостиво от имени государя всея Руси Василия отпустить под крыло Москвы Смоленск, как были отпущены Чернигов и Новгород–Северский.

   — Нам без древнего русского Смоленска никак нельзя ныне жить. Там наши святыни, там россияне, жаждущие воссоединиться с Русью, — важно говорил на приёме у Александра Долматов. — Да ты бы, государь, пожаловал Смоленск супруге своей, королеве Елене, и воцарился бы между твоим королевством и Русью вечный мир.

Во всём сказанном дьяком Долматовым не было и намёка на какую‑нибудь угрозу войны, вызова к противостоянию.

Может быть, подарив город Могилёв Елене, король отдал бы ей и Смоленск, тогда бы у послов были все основания передать князю Василию, что они исполнили повеление государя и теперь смоляне под рукой россиянки. Но государь не успел и слова промолвить в ответ Долматову, как вмешался канцлер Монивид. Он словно прочитал ход мыслей короля и великого князя Александра и заявил:

   — Государь может отписать Смоленск королеве при двух условиях: если она войдёт в его веру и если у них появится наследник. Иначе быть Смоленску вечно под рукой Литвы и Польши. А больше государю сказать нечего.

Так оно и было. Александр как‑то мгновенно оказался безволен возразить канцлеру и произнёс:

   — Пожалуй, на том мы и остановимся. Мне надо поговорить с королевой, и, если она склонит голову перед венцом католичества, быть Смоленску русским городом.

Знали Александр и Монивид, что подобной уступки от Елены они не добьются, но русских послов они объехали, как говорится, на козе.

Проводив дьяка Долматова и его подручных несолоно хлебавши, Александр вынужден был разбирать претензии принца Сигизмунда, который по–братски, не выставляя иных причин, требовал размежевания Литвы и Польши.

   — Зачем тебе такая обуза от Балтии и почти до Чёрного моря? Да вольнее твоей душе будет в Вильно. А в Вавеле я сяду — в тесноте, да не в обиде, — пел Сигизмунд при каждой встрече с братом.

Александр стал избегать Сигизмунда, а если это было неизбежно, никогда не оставался с ним с глазу на глаз. Может быть, по этой причине графу Гастольду никак не удавалось встретиться с королём наедине. Их встреча состоялась лишь через две недели после разговора Ольбрахта с Глинским. Уже наступило лето, и страсти в Вавеле улеглись. Король и граф вышли на прогулку в парк, который примыкал к заднему фасаду Вавеля. Когда вблизи них никого не было, граф сказал:

   — Ваше величество, я добивался этой встречи две недели и прошу твоей милости выслушать меня.